А что, если бы

Во-первых, следует предположить, что Сулейман почти наверняка захватил бы Вену. Во-вторых, он нашел бы себе союзников на западе. Габсбургов, имевших императорский титул и являвшихся наследственными государями не только Австрии, Богемии и Нидерландов, но и многих владений в Италии, и а также всей Испании, боялись и ненавидели почти все европейские монархи. И даже то, что Габсбурги оказались на передней линии борьбы с мусульманской экспансией, вовсе не обеспечивало им поддержку всех христианских королей — многие относились к ним хуже, чем к туркам. Франция и некоторые итальянские княжества создали Коньякскую лигу, дабы попытаться выдавить Габсбургов из Италии. Ответные действия Карла привели к разграблению Рима, но он никогда не рискнул бы начать эту кампанию, оставив в тылу угрожавшего ему из Вены Сулеймана. Представляется весьма вероятным, что Коньякская лига, договорившись с султаном, пресекла бы в зародыше попытки Габсбургов закрепиться в Италии и не допустила бы установления там полуторавекового австрийского владычества. Ведь пошла же Венеция на торговое соглашение с Портой в 1521 году, а Франция вступила в союзнические отношения с турками в 1530-х. Папе, как главе христианства, пришлось бы держаться в стороне, но прочих государей Италии союз с неверными против ненавистных Габсбургов смутил бы не больше, чем венецианцев или французов.

Но коль скоро силы Карла были бы отвлечены на Сулеймана, его итальянские союзники скорее всего перебежали бы на сторону Лиги, что, в свою очередь, имело бы существенные последствия для европейской культуры. Рим не подвергся бы материальному, а главное, духовному опустошению. Десятилетия спустя, анализируя случившееся в 1527 году, историк искусства и художник Джорджо Вазари описал бедствия, выпавшие на долю римских художников. Некоторые погибли, многие получили увечья, потеряли имущество, впали в нищету. Им пришлось добывать себе пропитание черной работой или бежать из города. Вазари отмечал, что «подвергаясь насилию, тонкие натуры теряют перед собой цель и деградируют». Словно в подтверждение этой мысли переживший эти события Себастьян дель Пьомбо писал: «Похоже, я уже не тот Себастьян, каким был до разграбления. Мне больше никогда не вернуться к прежнему состоянию ума».

Другая история, рассказанная Вазари, тоже на имеет счастливого конца. По его словам, великий художник-маньерист Пармиджано не смог закончить своего Святого Иеронима «...из-за катастрофического разграбления Рима, во время которого не только пострадали искусства, но и многие художники лишились жизни. Франческо [Пармиджано] тоже был недалек от того, чтобы распроститься со своей, ибо когда началось вторжение, был так погружен в работу, что заметил германцев, лишь когда те ворвались в его дом. Они уже собрались напасть на него, но, увидев художника за работой, были настолько поражены картиной, что, будучи, видимо, людьми воспитанными, позволили ему продолжать... Но в тот момент Франческо был на волосок от гибели».

В конце концов Пармиджано бежал из Рима и вернулся в родную Парму. Возможно, история Вазари представляет собой лишь пересказ античной легенды об осаде Родоса, в которой художник говорит ворвавшимся в его мастерскую солдатам, будто «думал, что они пришли воевать с Родосом, а не с искусством», — но суть происходившего у Вазари передана верно.

Подобные истории, поведанные испуганными современниками событий, не были преувеличением. Крупнейший исследователь этого вопроса Андре Кастель утверждает, что искусство в Риме пришло в упадок как минимум на целое поколение, — хотя и признает, что приток беженцев из Рима обогатил культуру других городов, прежде всего, приютившей большинство изгнанников Венеции.

Представляется также очевидным, что, если бы войска Карла не хозяйничали в Италии, поставив папу в полную зависимость от императора, Климент несомненно разрешил бы Генриху VIII развод с Екатериной. Что означало бы сохранение Англии в лоне католицизма — надолго, а возможно, и навсегда.