Многие историки определяют это десятилетие, как поворотное. В зависимости от круга интересов или принадлежности к той или иной школе, исследователи акцентируют внимание на различных тенденциях, обнаружившихся в этот период и получивших развитие в грядущем. Выделяются такие аспекты, как начало Реформации, начало европейских колониальных захватов, новый этап в противостоянии христианства и ислама, в отношениях между государством и церковью, а также окончание эпохи Итальянского Возрождения. Важность всего перечисленного для последующего хода истории не вызывает сомнения. Однако, следует отметить, что вмешательство одного-двух непредвиденных факторов во многих случаях могло повлечь за собой реализацию существенно иных сценариев будущего. Слишком хрупки были в ту пору ростки нового.
Так, например, когда Лютер явился в Вормс, его учение, зародившееся чуть более трех лет назад, еще не получило широкого распространения. За год до того Лютер издал три коротких трактата с изложением своих убеждений. Однако для дальнейшей их популяризации требовались как новые писания, так и завоевание реформатором личного авторитета. В противном случае поддержка религиозных новаций, носившая спорадический характер, могла бы сойти на нет. Среда германских князей, принявших к 1521 году сторону Лютера, далеко не всех захватывала идея религиозных преобразований. Многие использовали религию лишь в качестве прикрытия истинных экономических или политических причин, побуждавших к конфронтации с сюзереном — императором Карлом. Карл, со своей стороны, хотел лишить их религиозного знамени, использовав Вормсский рейхстаг для подавления ереси. Недаром когда Лютер неожиданно исчез через несколько дней после того, как он предстал перед императором, многие решили, что его не укрыли друзья (как это было в действительности), но похитили враги.
Художник Альбрехт Дюрер (заметим, никогда не порывавший с Римской церковью) откликнулся на исчезновение Лютера следующими строками, вторившими опасениям многих:
«Жив ли он, либо уже убит? Коль скоро мы лишились человека, писавшего яснее, нежели кто бы то ни было, где взять другого наставника, способного научить нас жить по-христиански? О Господи, если Лютер мертв, кто же объяснит нам Евангелие?»
Есть все основания полагать, что, окажись опасения Дюрера не напрасными, Реформация была бы подавлена, как столетием раньше случилось со схожим учением Яна Гуса в Богемии. Дело в том, что именно в эти годы в южной и западной Германии разгорелось крестьянское восстание, вдохновители которого использовали идеи Лютера. Погибни реформатор раньше, некому было бы осудить взбунтовавшихся крестьян и успокоить власть имущих, объяснив им, что реформа церкви не означает изменения общественного устройства. И тогда испуганные германские князья почти наверняка предпочли бы примириться с Карлом, оставив дело преобразования церкви без той поддержки, которая во многом определила его успех.
Едва ли можно поспорить с утверждением, что и беспрецедентно рискованное кругосветное плавание Магеллана, и вторжение Кортеса в Мексику тоже могли закончиться плачевно. Конечно, Испания все равно стремилась бы к присоединению заморских земель. Но кто знает, каковы были бы предпочтения Карла, окажись этот процесс не столь быстрым или требующим значительных расходов. Вполне возможно, он счел бы более подходящим объектом для испанской экспансии не далекий и еще не обжитый континент, а Алжир, овладение которым помогло бы подорвать могущество мусульман в Средиземноморском бассейне. Не исключено также, что в этом случае Писарро и ему подобные авантюристы искали бы удачу и славу не в Перу, а в Северной Африке.
И разве другое важное событие рассматриваемого десятилетия — разграбление Рима — не явилось результатом случайного стечения обстоятельств? Когда войска Карла, одолевшие такого опасного противника, как Франция, маршировали по казавшейся совсем беззащитной Италии, никто из имперских военачальников не вынашивал планов в отношении Рима. По правде говоря, узнав о нападении на священный город, император должен был прийти в ярость. Более полувека назад исследователь биографии Карла V Карл Бранди рассматривал это страшное событие как результат трагического стечения обстоятельств:
«В истории нередки случаи, когда давно забытые решения и долго сдерживаемые эмоции становятся невидимым импульсом, пробуждающим стихийные разрушительные силы, подобные медленно катящимся игральным костям, чей страшный путь определяет лишь случай».