А любить никто не хотел

Отец стоял перед его глазами. Вернее, лежал. Там, на полу магазина, накрытый кучей мешков из-под муки, и тётка Фатима, выводя Антошку из помещения, отворачивала его голову в другую сторону от этой огромной, неживой, но ещё тёплой груды. Пахло чем-то сладковатым, но мальчик ещё не знал, так пахнет кровь. Кровь сильного человека. Кровь поверженного в неравной, бесчестной схватке, богатыря.

Нет, добрым быть нельзя. Люди не умеют отвечать на добро добром. И не надо строить для них дома, им они без надобности. Сколько и какие не дай, всё одно, на чужие окна зарятся. Посему дома надо лишь разрушать, чтобы, хоть потеряв, люди по достоинству оценили бы то, что имели. Отныне и настолько, сколько ему отпущено, Антону эта истина стала яснее, чем что-либо другое, и от обиды он опять чуть не заревел, но тут же понял, внимания на него никто не обращает. Впрочем, нет, отец видит. Он теперь всюду и всегда, и всё – всё будет видеть. Каждый Антошкин шаг.

– Уезжать вам надо, Зоя, – шептала Зулфия. – Забирай сына и уезжай сейчас же. Юсуф отвезёт вас до границы, пока не поздно.

– Куда уезжать? Кому мы нужны где? – спрашивала Зоя.

– Домой уезжайте, в Россию.

– Здесь у нас дом, в России нет у нас никого.

– Нет у вас здесь дома больше, убьют вас тут, – тихо поддержала Зулфию Фатима. – Русских, армян, евреев, да даже таджиков с узбеками, всех, совсем всех по всему Душанбе избивают, калечат, из квартир выгоняют.

– Но, как? Как такое возможно? – беспомощно скулила Зоя, захлёбываясь слезами. – А милиция? А армия?

– Нет милиция. Я звонила милиция, когда Гену убили. Милиция трубка не взяла. Нет больше милиция и армия тоже нет, – продолжала настаивать Фатима. – Уезжать вам надо, скорее уезжать. Убьют вас, и никто не защитит, а в России как-нибудь проживёте. Россия русских много, помогут.

– Скоро Юсуф придёт, отвезёт вас, – напомнила Зулфия и торопливо заговорила. – Только ты, Зоя, напиши бумагу, что квартиру нам оставляешь. Вам она больше не нужна, а нам нужна…

– Как оставляю? А мы с Антошкой? – только и смогла выдавить Зоя удивлённо и даже на миг перестав плакать.

Из подъезда послышалась, как громко и, наверняка, ногами стучат в дверь Антошкиной квартиры.

– Русский, открывай, не бойся!

– Сам откроешь и сам уйдёшь, будешь жить!

Потом позвонили в квартиру Зулфии, и Антошка чуть не взвизгнул от внезапно вернувшегося испуга, но его с абсолютно ничего не понимающей матерью спрятали в детской, в шкафу за длинными одеждами.

– Тихо, ради Бога, тихо, Зоя, – прошипела Зулфия и тревожным взглядом попросила о том же Антошку.

Мать и сын замерли, стараясь и не дышать.

– Кто там? – спросила Зулфия на таджикском и, как можно спокойнее, когда протрещал третий уже требовательный звонок.

Ей что-то сказали, и она уверенно ответила:

– Мужа дома нету, без него не открою, боюсь, а русские уехали, сама видела в окно, такси вызвали и уехали.

Ей ещё что-то сказали, но Зулфия осталась при своём:

– Правда, говорю. Уехали русские. Говорят, мужа её в магазине сегодня убили, вот они и уехали быстро. Фатима у меня в гостях, она подтвердит…

Зулфию снова попытались убедить, открыть дверь, но она не сдалась:

– Нет, нет, не открою, боюсь я, дети у меня спят. Юсуф вернётся, тогда приходите, пожалуйста, а мне, женщине, о чём с мужчинами говорить? Нельзя мне с чужим мужчиной говорить, муж ругать сильно будет. Нехорошо это.

Вскоре разговоры стихли и Зулфия осторожно распахнула створки шкафа.

– Ушли, – прошептала она, приложив палец к носу. – Видела в окно, ушли в другой двор. Много их и злые все.

– Господи, что же будет теперь? – взмолилась Зоя, подняв глаза к потолку и тут же опустив их в пол, поняв, Бог, если и был, даже в стране Советов, постоянно и каждому доказывавшей, что его нет, теперь ушёл навсегда и больше никогда к разочаровавшим его людям не вернётся.

– Уезжайте, Зоя, – ответила Фатима вместо Всевышнего, подтверждая мысли Зои.

– В Россию вы с Антошкой уезжайте, Зоя. В Россию, домой, а то убьют вас здесь, – тараторила Зулфия. – А мы с Юсуфом тоже рискуем, помогаем вам. Узнают, что мы вас вывезли, убьют и нас. Так хоть не за зря рискуем. Напиши бумагу, Зоя. Напиши, пожалуйста…

Антошка стоял и смотрел, как мать что-то быстро пишет на тетрадном листочке в линеечку, и ему уже не было страшно. Слёзы высохли, как и не было их вовсе, а в детском мозгу уже рождалась ещё неосознаваемая ненависть и неотступно свербела мысль: «Русских убить, Таджикистан для таджиков. Нет! Нет! Это нерусских убить, всех нерусских убить! Это Россия для русских».

Мальчик не знал, что такое Россия и где это. Он никогда там не был, и в книжках читал лишь про два огромных, красивых русских города. Москву и Ленинград, где когда-то произошла революция. Но он уже наверняка знал и другое, раз его дом не в Душанбе, если он здесь чужой, то там, в Москве он будет среди своих. Россия для русских. И обязательно убить всех остальных, кто туда приедет. Их же ведь туда тоже не звали.