А. Разумовский: Ночной император

Как бы там ни было, не стала больше привередничать. Истинно, в пять минут покончила затянувшиеся сборы и вытурила всю свору горничных. Алексею же сказала:

— Позови ты сам, друг любезный.

Он только отворил дверь в приемную, как оттуда решительным, даже гневливым шагом прошествовал вице-канцлер. И то сказать: истомился. А у него ведь не прически — послы на ушах висят.

— Маркиз Шетарди конфиденциально сообщает и передает личное послание короля Людовика Пятнадцатого…

— Да знаю, знаю, какой он по счету. Говори суть, Алексей Петрович.

— А суть, ваше императорское величество, состоит в том, что…

Алексей страсть как не любил эти «сути» и взглядом испросил разрешения удалиться. Бестужев был его личным другом, даже немного заискивал, чтобы через него довести ту или иную весть до ушей императрицы, обычно наглухо забитых болтовней фрейлин, горничных да приживалок. Но что до дружества? Каждому свое. Ему быть при государыне — Бестужеву быть при нескончаемых европейских дрязгах. Алексей с душевным облегчением прошел в свои личные покои и там предался лежанию на любимом бархатном диване. У входа в будуар стоял диван, удобно. С удовольствием отметил, что придвинутый к дивану резной ореховый столец снаряжен, как всегда, изрядно. Значит, там пусть говорят о королях и маркизах, а здесь — подарочное французское винцо попивают. Славное занятие!

Разве что одно беспокоило: мать-то с каким лицом сюда приедет?..

Видит Бог, он не настаивал на приезде матушки Натальи Демьяновны — Елизавета приказала прибыть, пока двор находится в Москве. Да еще и вместе с дочками. Ей даже хотелось ко дню коронации, но ведь не успеть собраться? Для ускорения сборов к полковнику киевскому и другим подорожным полковникам письма пошли. Один из доверенных камердинеров императрицы пустился на Малороссийский шлях — и тоже с личными письмами государыни. Там все было расписано: когда и где ехать, кому и как встречать родительницу первого камергера, а теперь, в связи с коронацией, пожалованного в придачу и Андреевской лентой, и званием обер-егермейстера. Да и от племянника наследного — орденом Черного Орла… еще чем-то, Алексей уж стал забывать. Что не забудешь: под его же руку перешли малороссийские поместья пребывающего в ссылке фельдмаршала Миниха. Управлять ими надо? Мать-то — какая управительница?

Но заботы были приятные, кровь возбуждали не хуже королевского вина. С тем и одиночный час прошел.

Однако где же «вица»?..

Вице-канцлер граф Алексей Петрович Бестужев-Рюмин определял не только внешнюю, но и внутреннюю политику Елизаветы. Действительно, все это знали, она не любила графа… но обойтись без него не могла. Этот дотошный, въедливый, донельзя рассудительный человек все на свете знал и обо всем имел свое собственное суждение. Елизавету в дрожь бросало при одном упоминании его имени. Страх Божий! Предчувствие! Она еще с утра начинала нервничать, бросать в горничных чулки и гребенки, — а утро у нее раньше обеда не восходило, — она ждала пожара, наводнения или какой-нибудь злой измены. От кого? От Алешеньки разлюбезного? В такие буйные часы он всегда находился в комнате, смежной с будуаром. Иногда венгерское попивал, иногда французское, заранее приготовленное для него в озолоченном фарфоровом кувшинчике с портретом самой Елизаветы на голубоватом боку. Он смотрелся в это прохладное небесное зеркальце и думал… да общим счетом ни о чем и не думал. Разве одно: опять придется выручать графа. Коль в душе дражайшей Елизавет проснулся батюшкин гнев — жди грозы. А грозу как раз «вица» и приносит, да еще с графской гордыней. Ей целое утро не могут подобрать подобающие чулки, а из глубины апартаментов слышны четкие, размеренные шаги личного секретаря барона Черкасова. Он всегда топает так, когда дело неотложное. Внимание заранее привлекает. Да! Вот все ближе, ближе. Одни, другие двери распахиваются. Он, черный вестник…

— Вице-канцлер Алексей Петрович!

Как ни занята чулками, а ведь придется принимать.

— Скажите «вице» — я сей минут.

Полчаса проходит. Час.

Алексей, уже порядочно испив венгерского, нарочно выходит из дальней комнаты и, следуя по внешнему проходу будуара, направляется в сторону застывшего у дверей секретаря.

— А что, Алешенька, не пора ли принять нашу «вицу»? — слышится ему уже на выходе, в спину.

— А вдруг постегает вица-то?

— Но-но, не посмешничай!

— Как изволите, ваше величество, — останавливается он в дружеском полупоклоне.

— Изволю. Только ты, Алешенька, будь, как всегда, поблизости. Боюсь я «вицы»! Пуще Фридриха!

— Буду в самом ближайшем охранении, ваше величество, — ей ответно кивает и подмигивает секретарю.

Тот свое дело знает. Снова гремит обочь будуара:

— Вице-канцлер Алексей Петрович!

Елизавета уже в чулках, во всей своей красе, выходит в приемную залу как раз в тот момент, когда из противоположных дверей входит Бестужев.

Он склоняется в нижайшем поклоне. Она милостиво протягивает ему руку и усаживает в кресло. Сама садится напротив.

— Опять о делах, неусыпный мой страж?

— Опять, ваше величество.

— Как они мне надоели, дела-то!