А. Разумовский: Ночной император

— Никак нельзя ими пренебречь. Король англицкий соглашается на союз с нами, но с непременным условием: прислать русский вспомогательный корпус.

— Так пошлите. Чего меня беспокоить?

— Корабли нужны, ваше величество.

— Зачем еще корабли?..

— Пехоту перевозить.

— Ног у них нет, что ли?

— Ноги есть, ваше величество. Но море перейти они не могут.

— Какое еще море? Пускай пешью идут, невелики баре.

— Пешью никак нельзя, ваше величество. Изволю напомнить: англицкий король находится на острову…

— С каких это пор? — В голосе Елизаветы уже слышится гроза.

— С доисторических, ваше величество. Во всяком случае, со дня своей коронации.

— Ну и король! Сидит на острову? Как я бы, к примеру, на Васильевском?..

— Англицкий остров побольше Васильевского…

— Глупости говоришь, мой мудрейший граф! Да и потом: мост не могут построить?

— Никаких денег не хватит… там чуть ли не сотня верст воды…

— Ну-у, пошло-поехало, граф! Прикажи нашей доблестной пехоте, как-нибудь да доберутся. Мне некогда такой несообразностью заниматься. Бал вечером у камергера Алексея Григорьевича. Иль забыл?.. Де-евки! Куда, к лешему, подевались все?..

Фрейлины. Горничные. Камеристки. Парикмахерши. Да и просто развлекательницы. Двери со всех сторон захлопали. Платья зашуршали. Щебет о всех четырех углах:

— Ваше величество!..

— Ваше!..

— …чулки преславные подобрали!..

— …кружева…

— …из Англии новая партия материй…

— …бриллиантщик дожидается со многими расчудесными образцами…

— …из Парижа омовения распрекрасные!..

Все апартаменты, включая и будуар, и уборную, и прилегающие гостиные, и даже зал приемов, обратились в немыслимый вихрь платьев, кружев, причесок, топанья, беганья, охов, вздохов, восклицаний, неизбежных падений при таком переполохе, самого безудержного смеха…

Вице-канцлер совершенно потерялся в этом женском вихре. Да что «вица» — сам Алексей, бросившийся на выручку друга, посчитал за благо убраться с глаз долой. Елизавета его, конечно, заметила, легким кивком, блуждающей улыбкой отпустила: в самом деле, Алешенька, чего тебе в этом бабском смехокружении делать?

Он с удовольствием вышел через задние двери. Знал, что граф будет ждать.

И верно, не садился в коляску, около похаживал.

— Бросьте, Алексей Петрович, — беспечно взял его под локоть и повел к своей карете. — Какая нам разница — на острову пребывает король англицкий или к нему можно на рессорных колясках добраться.

— Завидую я вам, Алексей Григорьевич, — вздохнул Бестужев. — Славный у вас характер.

— Хохлацкий. Маленько с придурью, маленько о себе. Иначе как бы я жил?

— Да-а, Алексей Григорьевич… Я вот так не могу.

— И напрасно, граф, напрасно. Делайте, как дело велит. Без вас держава все равно не обойдется. А значит — и государыня.

— Ой, не скажите, Алексей Григорьевич! Знавал я опалы, знавал…

— Да ведь Бог миловал?

— Иногда отступался, а потом милость все же давал.

— Вот видите. Даст и на этот раз. Поверьте своему другу: вечером Елизавет и не вспомнит о своем гневе.

— Вашими бы устами, Алексей Григорьевич…

— Моими, моими, Алексей Петрович. До бала метнем-ка банк? Да новой партии венгерского испробуем? Глядишь, и англицкий остров худо-бедно к берегу какому-нибудь причалит. Наши доблестные солдатики в штыки возьмут Фридриха и на английские пушки погонят. Чем не жизнь?

— Жизнь, Алексей Григорьевич, жизнь.

— Вот видите. Сядаемо, мой добродей, — вперед пропустил мудрого друга, на великолепные английские рессоры, на воздушные пуховики, под озолоченный бархат кареты.

Роскошный шестерик нетерпеливо бил копытами. Два кучера, как два самодержца, еле сдерживали на осеребреных ремнях свою неспокойную империю. Двое слуг, усадив хозяина и гостя, выжидательно встали на запятки.

Щелкнули разом два бича, как струны напряглись две пары ременных вожжей. Сорвались с места в окат две пары колес. Прямиком! До Аничкова дворца, значит.

Алексей по привычке расстегнул боковой кожаный карман. Он не любил, чтоб в карете находились слуги: не лакейское это дело. Штофик для того небьющийся, серебряный. Кубки небольшие, тоже неколкие. Приятная беседа. Приятная жизнь.

На подъезде к Аничкову дворцу, где обретался в свободное время камергер Алексей Разумовский, суровый граф тоже разгладил жесткие складки вкруг невоздержанного рта:

— За дружество наше, любезный Алексей Григорьевич!

— Говорите уж — за родство скорое!

Племянник у вице-канцлера да племянница у камергера — чем не пара? Толковали уже об этом. Не беда, что ни жених, ни невеста в глаза друг друга не видели. Время придет — свидятся. Мать-то ведь сюда со всем девишником нагрянет. Не приглянется племянница — сестру бери любую!

Бестужеву льстило дружество всесильного Разумовского.

Разумовского подогревала родовитость Бестужева. Не за казаков же самостийных теперь девок отдавать!

Алексей снова наполнил кубки и свободной рукой приобнял будущего свояка. О чем говорить? Им нельзя друг без друга. Это уже не женское — это мужское дело.

IX

Накануне коронации Елизавета обратилась к своему первому камергеру с такими словами:

— Ваша светлость, а теперь — и обер-егермейстер! Довольны ли вы своей судьбой?