А&В. Бабочка

— Что я тебе должен сказать?! — злобно, но все еще не громко сказал Дэн. — Финита ля комедия, как говориться. Я все понимаю. Если меня не отведут на плаху, меня разорвут на части сокамерники или родственники этих шалав. Это конец. Что я, по-твоему, чувствую? Если б не ты, я бы до сих пор жил припеваючи!

— Понятно. Есть ли что-то, о чем ты жалеешь? Что, будь у тебя возможность, ты изменил бы?

— Хм… Ну конечно, я бы бросил затею с Араки. Тогда ты бы меня не поймал. А еще… Наверно, не стал бы убивать Лилит.

— Почему?

— Каждую ночь мне снится один и тот же сон: она на сцене, залитая светом прожекторов, в образе Дездемоны. Ее игра, улыбка, голос… Однажды она мне сказала, что хочет стать бабочкой в смоле. В фигуральном смысле. Она хотела оставить после себя память… Черт, она действительно была талантлива. И так красива, — его голос едва уловимо дрогнул. — Видимо, я до сих пор люблю ее… эту шалаву.

Белобрысый задал еще несколько вопросов и после собрался уходить.

— А как же новость? — спросил Дэн, когда он направился к дверям.

— Ах, да. Оливия беременна от тебя и решила рожать.

— Серьезно? Какая же она дура, — он рассмеялся.

Под его смех, не прощаясь, белобрысый покинул палату. Больше эти двое никогда не виделись.

Взрыв

Петиция на обжалование приговора, по мнению многих, слишком мягкого для серийного убийцы, набрала больше трехсот тысяч подписей. На повторный суд впервые за все время подсудимый явился лично — ранее он проходил лечение и не мог присутствовать на заседаниях.

Судьей была назначена женщина, прославившаяся на весь мир своими жесткими приговорами и отсутствием жалости к преступникам. За свои двадцать восемь лет работы она вынесла более трехсот приговоров, в более чем трети которых была выбрана строжайшая мера пресечения — смертная казнь. Ее специализация — особо тяжкие уголовные преступления. На посту судьи она успела увидеть много ужасающих, мерзких, отвратительных вещей; изуродованные тела жертв: облитые кислотой, сожжённые заживо, освежеванные и даже маринованные, словно соленья на зиму; чудом выжившие жертвы насильников, садистов, изуверов; убийцы, глядящие в кандалах с наслаждением за страданием людей, безвозвратно потерявших любимых; людской цинизм, эгоизм и тщеславие. Нет конца тем ужасам, что она успела повидать, и что еще повидает, но никогда в жизни мысль оставить работу ее не посещала. Будучи человеком высоких моральных принципов, она считала это своим долгом. «Кто если не я?» — эта фраза держала ее на плаву и заставляла из года в год подниматься с постели и погружаться с головой во все дерьмо правосудия. Непродажных судей, считала она, осталось непростительно мало, и при таком раскладе оставить свой пост у нее просто нет права. Благодаря безупречной репутации неподкупного и жестокого судьи ее назначили судить в деле «убийцы с парка на третьей улице». Знакомые с ней лично люди говорили о ней как о женщине, пережившей страшные вещи, из-за которых ее сердце превратилось в лед. В биографии ее, действительно, много мрачных моментов, из-за которых многие бы полезли в петлю, но не она. В возрасте восьми лет ее вместе с ее матерью поймал маньяк, он увез их вдвоем на окраину, где никто не живет, посадил в подвал и в течении двух лет регулярно насиловал и бил. По счастливой случайности им удалось выбраться. Маньяка нашли и повели под суд, но купленный судья и хороший адвокат смогли оправдать преступника. Для матери это стало последней каплей, она повесилась на люстре в комнате своей дочери у нее на глазах. Этим объяснялась особая жестокость к насильникам. Ни одному из них не удалось избежать высшей меры пресечения, как бы ни раскаивался преступник, как бы ни молили его родственники о более мягком приговоре. Жизнь за жизнь. Раз забрал чью-то — заберут и твою. Никаких исключений.