А зомби здесь тихие

На лбу вдруг выступила испарина. Неужели? Нет, не может быть… Она подтащила Машу к себе, до рези вгляделась в злосчастный палец.

Розовый.

Он был розовый. Нет, не как у нормальных детей. Но на фоне привычной серой кожи отчетливо виднелись полоски живой плоти. Тоня прижала ухо к дочкиной груди. По-прежнему не бьется. Утерла лоб рукавом, уставилась на девочку.

– Маша, ты что-нибудь делала вчера?

Та стояла молча, не понимая вопроса.

– Что-то особенное, чего раньше не делала никогда? – уточнила Тоня.

На миг, показалось, Машин взгляд прояснился.

– Вчера я оживила птичку. Ты говорила, птички хорошие.

Тоня замерла.

– Оживила мертвую птицу? Ворону, синичку?.. нет, неважно. Как тебе удалось?

Девочка медленно пожала плечами.

– Прикоснулась. Захотела.

– А сегодня? Ты что-нибудь делала сегодня утром, до того как я проснулась? Тоже особенное. Чего никогда не совершала.

Маша снова замолчала, потом кивнула.

– Я убила мышь. Ты говорила, мыши плохие.

Тоня выпустила дочкину руку.

– Иди, поиграй где-нибудь, детка.

– Можно я пойду на чердак?

– Да… конечно.

Когда та скрылась, Тоня подперла щеку кулаком, вперилась в окно. На улице стояло лето. Утреннее солнце еще не жарило так, как днем, самое время для прополки или чтобы поправить насест у кур… Но женщина все сидела и сидела, наблюдая за покачивающимся от ветра разнотравьем, крадущейся по соседскому огороду кошкой, слушая лай псов, петушиный ор и довольное похрюкивание соседских свиней.

Вечером она привела дочь к курятнику.

– Машенька, помнишь, я тебе говорила, что птичек трогать нельзя, что они хорошие? Так вот, сегодня я разрешаю. Они должны тебе помочь, и тогда они станут не просто хорошими, а прямо-таки замечательными.

Маша смотрела в пол, похоже, не понимала, и Тоня продолжила:

– Видишь вон ту курочку? Пестренькую, с коричневым хвостиком? Детка, убей ее, пожалуйста. Ну, так, как ты с мышкой сделала, помнишь?

Девочка подняла глаза.

– Зачем?

– Так надо, доченька. Эта курочка тебе поможет. Ты же хочешь играть с Артемкой и Олесей? Если ты убьешь курочку, ты станешь немножко похожей на них, не такой… э-э… бледненькой. Они обрадуются и будут с тобой играть.

– Я не хочу с ними играть.

– А со мной? Ты хочешь играть со мной, малышка?

– С тобой хочу.

– Ну вот поэтому надо убить птичку. Она тебе поможет, и мы с тобой обязательно поиграем.

Маша перевела взгляд на пеструшку.

– Да, мама.

Тоня кинулась к курице, в пару ловких движений поймала ее, протянула дочери. Маша взяла птицу за горло и крепко сжала.

Она держала ее до тех пор, пока пестрые крылья не обмякли и тяжелая тушка не повисла в руке кулем. Тоня осторожно разжала дочкины пальцы и, чиркнув спичкой, внимательно их осмотрела.

Да! Вот оно, снова! Кожа на соседнем пальчике тоже порозовела.

Девочке просто нужна смерть. Тогда она оживет.

Тоня удовлетворенно выдохнула – теперь у нее будет нормальный ребенок. Будет. Будет!

Она повернулась к Маше.

– Давай мы с тобой так и станем играть, ладно? Я тебе приношу животных, а ты их убивай. Не оживляй только потом, хорошо, доченька? Если оживишь, они не смогут тебе помочь.

– Да, мама.

Первой, разумеется, забила тревогу ненавистная Глашка. Как же, любимый кролик пропал. Уж она его растила, растила, такой ужин к Новому году обещал быть. Ан, смотри-ка, исчез. И следов никаких не осталось. Вскоре подтянулись и остальные. У кого собака, у кого коза, кто-то поросенка не досчитался.

– Она это, она! – злобствовала Глафира. – Больше некому. Лешево отродье! Жрет небось по ночам да кровь сосет! Зря не прибили чертовку сразу. Пожалели… у, мужичье трусливое!

Тоня отбивалась, как могла.

– Машку не трогайте! – вопила. – У меня у самой кур вон потаскали. Лисы это, говорю вам, лисы! А то и волчара какой бродит. Лучше б мужиков собрали да на охоту отправили. Капканы поставили бы. А Машка всю ночь дома сидит, не выходит никуда. Окна, двери заперты все! Нечего напраслину на мою девочку гнать!

Отмахалась кое-как. Но что ж делать-то? Продолжить – убьют-таки Машку, как пить дать вилами заколют.

Баба Галя ходила смурная. Раз велела внучке раздеться, осмотрела с ног до головы. Розовела девка, розовела. Сердечко все еще не билось, но и ладошки уже не такие землистые, и пяточки посветлели.

– В соседнее село иди, – наконец буркнула она Тоне. – Там еще какое-то время победокурить можно. А вот что потом делать станешь, не ведаю.

Тоня отвернулась, сжалась плечами.

– Придумаю что-нибудь.

– Не одобряю я этого. Не одобряю, так и знай, – сказала баба Галя и, накинув платок, вышла во двор.

* * *

– Эй! Есть кто? Откройте.

Тишина.

Невысокий, чернявый парень обошел дом, постучал в окошко.

– Василий Лебединский, газета «Желтая правда». Из центра я… Ну, откройте, пожалуйста. Мне соседи сказали, вы дома. Я по поводу вашей девочки. Триста с лишним километров добирался…

Тоня, притаившаяся за дверью, молчала. Ну вот, дождались. Корреспондент из центра! Как теперь Машку упрячешь?

Баба Галя ходила из угла в угол, потрясая кулаками.