Глядя на догорающие головешки, ваятель тяжело вздохнул. Вот он и добился своего, и так мешавший ему соперник повержен. Но отчего не чувствовалось радости облегчения? Отчего не наступало удовлетворения? Казалось, живи и радуйся теперь, но зависть, донимавшая его пока существовала ее причина, не переставала мучить его и после. Наоборот, в груди поселилась какая-то пустота, грызущая изнутри и гнетущая его сильней, чем прежде. Все ради чего он жил последнее время, ради чего расставлял свои сети, вел происки и плел заговоры, вдруг неожиданно в одночасье исчезло. Он понимал теперь, после того как Нанум создал это несносное изваяние, отнявшее его покой от угнетавшей душу зависти, что все что бы он ни делал, чтобы уничтожить своего злейшего врага, странным образом и стало его предназначеньем в этой жизни. Быть может изначально, богами ему было предначертано иное, но с тех пор как он всю свою жизнь посвятил, растрачивая силы на борьбу со своим противником, на иное уже сил не оставалось. Да он не сидел сложа руки. Он творил много и успешно, и даже был почитаем средь высокого общества Нибиру, за великого творца и зодчего: его творения пользовались спросом, а вельможи сочли за честь быть им изваянными. Но сам он понимал, что как бы он не пыжился, как бы не изображал на своем лице присутствие божественного дыхания, все, что бы он ни делал, то, по сравнению с этим, было лишь изделием ремесленника. И завтра кто-нибудь другой встанет на его место, и на его творения больше никто не обратит внимания а его самого никто и не вспомнит. А вот это – не существующее уже изваяние, будут вспоминать еще очень долго. Оно долго еще будет будоражить умы людей, воспеваясь ими в песнях и пересказываясь в сказах, в их воображении дорисовывая свой образ до невообразимых высот, а его ваятеля назовут великим творцом. Возможно и у него получилось бы что-нибудь достойное воспевания многими поколениями, но борясь со своим извечным соперником наговорами и науськиваниями, он только и пытался превзойти его, не задумываясь о том, чтобы сделать что-то ради самого творения, не соревнуясь напрасно. И так, растрачивая свое умение на изделия одноразовые – недостойные памяти, или на жалкие попытки повторить созданное и сделать лучше, не пытаясь достигнуть чего-то своего; оставляя многое после себя, он не смог оставить ничего. Ему вдруг стало жалко и это творение и его создателя, которого он так ненавидел. Он ведь даже не прилаживал своей руки к этому. Они – власти, сами так решили: что то из-за чего происходит столько нехорошего и из-за чего люди даже начинают увечить друг друга, то – следует уничтожить. Его коробило, что причиной этого, было лишь это, а не кощунственность самого только замысла замаха на божественное, с желанием сравниться с бессмертными. Но обвиняя, он боялся сам сознаться себе, что если бы подобная мысль посетила раньше его голову: смог ли бы он сам удержатся от соблазна, быть первым кто сделает это? Может быть именно то, что этого не случилось, злило его больше всего. Новый энси, раздраженный вечными склоками своих зодчих и ненужной болтовней об этом в городе, пожелал узнать их природу, а узнав, повелел устранить причину. Кроме того, шум поднятый неразумными поборниками устоев, только усилил любопытство простого люда, которое не в состояние остановить даже страх перед преисподней. Что не могло не волновать, только приступившего к своим обязанностям градоначальника.
***
Настойчивый стук в дверь, заставил обитателей дома встать раньше обычного. Нанум, недовольный нерасторопностью заспанных рабов, ругаясь про себя, приказывал узнать, кого принесла нелегкая, и гнать их в три шеи, если это опять кто-то из бродяг – под коими также разумея недоброжелателей, да и просто, вдруг прибавившихся у его дома ротозеев. Слыша в передней, не прекращающейся шум и голоса, и видя, что его поручение не исполняется, рассерженный, прикрывшись, он сам решил разобраться с нарушителями спокойствия и с ленивой прислугой. Однако спустившись и увидев пришедших гостей и виноватые взгляды рабов, он понял, что никто из домочадцев не в силах им противостоять. Стражи во главе с молодым и оттого преисполненным рвения десятником, пришли с предписанием энси: обыскать дом, дабы подтвердить или опровергнуть обвинения в безбожии, выдвинутые против его хозяина, и если в доме действительно обнаружатся богоборческие творения, подвергнуть это пленению, а ваятеля обязать явиться на суд божественного сонма. Нанум перегородил стражам проход, пытаясь убедить их, что в этом нет необходимости, так как он сам собирался представить свое изваяние – тем самым не отрицая нахождения в доме истукана. А приглашая благородного са-каля самому взглянуть на него, чтобы убедиться в его божественной природе, настаивал, чтобы десятник вошел один, дабы не смущать обитель посещаемую богами.