Адмирал Н.С.Мордвинов — первый морской министр

Нельзя сказать, чтобы здоровье его было крепкое, но он никогда не боялся ненастной погоды, ни мороза, и когда выезжал, то в карете всегда одно окно было спущено. Летом же, на даче, когда нужно было идти смотреть какую работу, он очень часто выходил в дождливую погоду под зонтиком: он находил, что чистый воздух— лучшее лекарство для здоровья. Даже сквозного ветра он не остерегался, говоря, что ветер очищает воздух. Когда же не выезжал, то пред обедом играл с нами в волан; и как он отлично метко и ловко играл, то, чтобы не остаться без движения, переступал все время с одной ноги на другую. Обедали мы в четыре часа, и если не было гостей, то после обеда с кем-нибудь из нас он играл в карты — в дурачки, потому что не любил отдыхать; после того он занимался в своем кабинете. В 8-мь часов вечера прохаживался по зале около часа. Чаю вечером не пил, а в десять часов кушал разварной рис с красным вином или с молоком; любил лакомства — пряники, сухие плоды в сахаре, чернослив; кушал апельсины, вишни и виноград, которых запас всегда был у него в кабинете, но во всем был умерен. В большом письменном столе его один ящик был всегда занят сладостями, и там же мешочек с сухариками из черного хлеба. Мясное он мало кушал, более любил рыбное. После ужина опять возвращался в залу и прохаживался довольно долго. Матушка уходила в 11-ть часов, тогда и мы расходились. Отец входил в спальню уже без огня, чтобы не разбудить матушку; свечку ставили у дверей, а потом уносили. До глубокой старости он сам одевался и раздевался без помощи камердинера; от самых юных лет сохранил привычку вычищать щеткою все свое платье — на себе, когда ложился спать, н складывал сам каждую вещь; под подушку клал бумагу и карандаш для того, чтобы записывать свои мысли — «une idee lumineuse»* как он бывало говорил. Никогда не надевал халата, с утра одевался во фрак; носил постоянно шелковые черные чулки и башмаки. Сверх фрака надевал дома легонькую шелковую длинную шинельку с рукавами синего цвета, в которой и представлен на портрете Дау^{142}

(Dow). Белизна и блеск серебристых его волос были замечательны; мягкие как шелк, волнистые свои волосы он приглаживал щеткою, оставляя довольно длинными. Матушка моя дорожила его волосами, сама всегда подрезывала и сохраняла их.

У отца моего было очень хорошее зрение; он всегда читал и писал без очков; употреблял их тогда, когда гулял, чтобы видеть дальние предметы. Занимаясь, всегда сидел у письменного стола на обыкновенном кресле, никогда на мягких покойных мебелях не садился. Не требовал много света, когда читал; книга лежала на столе, он никогда не нагибался и не поднимал ее к огню. Конторщика никогда не имел для собственных дел своих; сам писал к управляющим в свои имения; нас заставлял переписывать копии в книгу. Секретаря имел, когда находился на службе, для переписки деловых бумаг, которые составлял сам. Никогда ничего не подписывал, не прочитав прежде. В последние уже годы взял чтеца, у которого всегда лежал карандаш, чтобы в книге отмечать места любопытные и полезные, которые он находил, так как сам уже более выписок не делал. Французские и английские книги читали гувернеры его внука.

Один миссионер, приехав из Англии в Петербург, занялся переводами нравственных рассказов для русского народа, которые намерен был продавать по дешевой цене. Отец мой, узнав это, пожелал с ним познакомиться, пригласил его к себе, поощрил его в этом благом деле, дав ему тысячу рублей, чтобы он на эти деньги напечатал для него по нескольку экземпляров переведенных повестей, имея намерение рассылать их по всем губерниям России. Несколько пакетов было разослано еще при жизни отца моего; но как после кончины его мы уехали за границу, то в отсутствие наше управляющий продал их гуртом книгопродавцу. Поощряя издание полезных книг для народа, отец мой способствовал изданию многих книг в сем роде; даже заставил печатать картинки для поощрения народа к оспопрививанию, где изображались разные несчастные случаи вследствие натуральной оспы и благотворные действия оспопрививания. Около 1840 года отец мой простил все недоимки своим крестьянам, также частные мелочные долги небогатых знакомых и даже возвратил иным расписки по тысяче рублей, надорвав их.

XIX