Аэропорт

В июне 2000 года отряд российских морпехов на трех БМП попал в засаду под Ведено. Алексей был с отрядом. Ему повезло. Он был в гражданке, без оружия. Всех остальных убили. Тех, кто попал в плен, раненых или нет, добили на месте. Перерезали горло. Алексею всего лишь разбили голову прикладом. Он потерял сознание. Очнулся на дне вонючего зиндана с нестерпимой болью во всем теле, не только в голове.

Засадой руководил известный командир особо дерзкой банды боевиков Шамиль Бараев, родом из Ведено, куда и доставили Алексея. Они прочли, что по документам он американский фотограф. А по паспорту — русский. Паспорт перевесил. Били по нему. И по морде тоже. Сказали — шпион, и бросили в яму. Кормили отбросами. Из ямы не поднимали. Сказали, потребуют выкуп.

Первый раз подняли наверх недели через три, привели в какой-то сарай, остро пахнущий свежим навозом. Двое держали его за руки, когда вошел третий, кривоногий, с рыжей бородой и лысой головой. Вошел вразвалочку, как краб, расставив ноги и руки. Так, по мнению Алексея, вообще было принято ходить на Кавказе, если на тебе военная форма, а в руках автомат или пулемет.

Если этих необходимых для «правильной» горской жизни предметов в наличии нет и ты не поехал с мешком денег учиться в московский университет, то тогда ты просто целыми днями сидишь орлом на корточках в самострочных трениках «Адидас» с пузырями на коленях, — не вполне политкорректно рассматривал местную удручающую экономическую ситуацию Алексей, — лузгаешь себе семечки и деловито куришь одну за другой «левые» сигареты возле какой-нибудь «левой» бензоколонки или вонючего придорожного шалмана, пока кто-нибудь из старших не даст тебе форму, пистолет или автомат и ты не станешь сразу ходить по-крабьи, расставив согнутые руки и ноги.

Как Шамиль Бараев. А это был именно он.

Дальше Алексей вспоминать не хотел. Да и читатель простит, если его, для его же пользы, избавят от излишне натуралистических подробностей того, что произошло в вонючем сарае.

Если уж совсем коротко, то Бараев лично садовым немецким секатором, предназначенным для среднего размера сучьев и ветвей, без всякого наркоза, что называется наживую, отрезал Алексею мизинец и безымянный палец на левой руке. Сказал, что один отправит домой, а второй — в Лос-Анджелес, на работу, «если правда там работаешь, рюсский».

Алексею прижгли обрубки пальцев раскаленным ножом, чем-то намазали и перебинтовали. Сознание он потерял лишь тогда, когда его снова бросили в яму...

Он не знал, сколько прошло времени. Очнувшись, понял по запаху, что чеченцы жарят наверху что-то мясное.

— Неужели мои пальцы так вкусно пахнут? — сострил Алексей вслух для самого себя, чтобы хоть улыбнуться разбитыми, с запекшейся кровью губами. Сказать, что рука болела нестерпимо, — значит, не сказать ничего.

Чеченцы жарили шашлык из свежей баранины на углях. Когда мясо было готово, один из них, с мангалом в руках, подошел к краю ямы и резким движением опрокинул мангал, так что раскаленные угли полетели вниз на Алексея. Он пытался закрыть голову руками и одновременно отбрасывал в сторону все еще горящие головешки. Яма сразу заполнилась дымом. Алексей закашлялся и попробовал задержать дыхание, пока дым не поднимется вверх.

— Ты что, брат, горишь там, что ли? — крикнул вниз боевик. — Подожди, брат, щас ми потушим тебя, брат.

Четверо или пятеро чеченцев подошли к краю ямы, спустили штаны и с хохотом стали мочиться прямо на Алексея. Казалось бы, ничего особенного. Просто тупое кровожадное зверство. Однако именно оно и спасло Алексею жизнь, в конце концов. Протянуло соломинку.

Через два дня, когда Алексей по тишине наверху понял, что основная группа снова куда-то отправилась, он закатал себе левый рукав курточки, взял самый большой уголек из тех, что на него сбросили, и усердно натер им левую руку почти до локтя, пока она равномерно не почернела. При этом он старался не задеть белый, хоть и грязный бинт на опухшей кисти.

Когда охранник в очередной раз принес в ведре какую-то вареную бурду с плавающими на поверхности шматками желтого бараньего жира и начал было опускать в яму это блюдо восточной кухни, Алексей показал ему почерневшую руку, высоко подняв ее над головой, и прокричал: «Смотри, у меня гангрена! Я умираю!».

Охранник понял только последнее слово, схватил ведро и куда-то побежал. Скоро он вернулся с кем-то, кого Алексей раньше не видел. Тот был в очках и без бороды.

— Что случилось? - по-русски, чисто и без акцента, спросил новоприбывший, хоть и выглядел как кавказец.

— По-моему, у меня гангрена, — повторил Алексей слабеющим голосом.

Через минуту ему кинули вниз конец толстой веревки с петлей, которую он надел себе под мышки, потом здоровой рукой как можно крепче ухватился за веревку.