Читаем Аэропорт полностью

Алексея вытянули наверх, отвели в одну из комнат большого просторного дома с коврами, огромным телевизором на стене, столом и диваном. Постелили на диван газеты и усадили его на них. Затем, пока здоровяк охранник с автоматом в руках стоял рядом, очкастый вышел и быстро вернулся уже в белом халате и хирургических перчатках, с ножницами. Он что-то сказал охраннику и, когда тот вышел, присел перед Алексеем на колени, аккуратно разрезал бинт, затем положил длинные острые ножницы рядом на стол и снял повязку, чтобы изучить рану.

Он не успел ничего изучить. Он не успел даже слова сказать. Резким движением левой руки Алексей обхватил ему голову, приподняв ее, а правой рукой молниеносно, словно всю жизнь только этим и занимался, схватил со стола ножницы и воткнул очкастому в шею, удачно попав сразу в сонную артерию, куда и метил. Нет на свете инструментов точнее, чем руки фотографа.

Из-под ножниц фонтаном хлынула кровь. Освободившейся правой рукой Алексей зажал очкарику рот, а левую продолжал крепко держать вокруг шеи. Через пару минут, когда судороги стихли и ноги жертвы перестали отбивать пятками лезгинку по ковру, покрытому теперь уже кроваво-красными узорами, Алексей осторожно опустил тело на пол. Проверил пульс убитого, чтобы избежать сюрпризов, на которые плохие парни способны сплошь и рядом. Особенно в кино.

Осмотрев комнату и не найдя ничего более подходящего для дальнейших возможных действий, чем аляповатые железные часы с кукушкой и маятником на толстой металлической цепи, он быстро снял часы со стены, проверил цепь на прочность и, приложив все оставшиеся силы, вырвал ее из часов. Кукушка выскочила и бодро пропела свою лебединую песнь.

Алексей взял цепь в обе руки и встал за дверью наготове. Охранник постучал в дверь минут через пять, что-то громко спросил по-чеченски, открыл дверь и вошел.

Последующие пять минут Алексей душил его цепью. Они катались по ковру. Охранник, здоровенный, накачанный битюг, двумя руками пытался освободиться от цепи, кричал и хрипел. Потом дернулся с десяток раз, с каждым разом все слабее и слабее, и, наконец, затих.

Алексей сразу нащупал у него на поясе кобуру и, открыв ее, обнаружил то, что искал, — пистолет Макарова. Он не держал в руках оружия уже много лет, но руки все помнили, и пальцы, те, что остались, двигались сами. Алексей проверил магазин, который оказался полным, снял с предохранителя, взвел курок и снова подошел к двери.

Постояв без движения несколько секунд, Алексей открыл дверь, стоя сбоку от нее, не подставляясь сразу всем телом. За дверью, видимо, привлеченная криками, стояла худая старуха в платке с увесистым топором в руках. Он, не раздумывая, выстрелил женщине в лоб. Та выронила топор и упала навзничь, не проронив ни звука.

Рядом, у стены дома, стоял АКСУ, короткоствольный автомат без приклада. В хорошем бою вещь бесполезная, так как, по утверждению самих военных, он не стреляет, а просто плюется пулями, особенно когда разогревается ствол. Однако у нищих выбора нет. Алексей был уверен: в доме еще полно всякого оружия, но времени на поиски не было. Он подхватил ствол и стал искать средство передвижения.

В отсутствие вертолета Алексей был счастлив обнаружить за углом «Джип паджеро» второй свежести, без номеров, с затемненными стеклами. Ключ зажигания был в замке, и машина завелась с пол-оборота.

Алексей вдруг понял, что он босой и штаны на нем едва держатся из-за его худобы и отсутствия ремня.

«Вес потом наберем и с обувью определимся», — подумал он, положил автомат на колени, а пистолет на кожаное пассажирское сиденье, нажал на газ и, выбив ворота, рванул вниз по крутой горной дороге.

Он без проблем проехал на блатной машине четыре или пять чеченских блокпостов, где бородатые, обвешанные всеми видами оружия горцы неизменно приветливо махали ему руками. Когда же махать перестали, а начали не очень метко стрелять (значит, уже русские), он остановил джип посреди раздолбанной дороги, резко выскочил и встал рядом на колени с поднятыми руками, заорав во все горло: «Я свой, свой!».

Ему снова повезло. Его услышали.

Впоследствии выяснилось, что старуха, которую он убил, была тещей Бараева от первой жены, а очкарик, гордость семьи, выпускник московского Первого меда и подающий надежды хирург (очень престижная и прибыльная профессия, на Кавказе особенно) приходился бандиту младшим братом; в их культуре это ближе, чем сын. На пышных и многолюдных похоронах Бараев поклялся найти русского американца хоть на краю земли. Найти и отомстить этому «шайтану»!

Вот на этом месте читатель, который всю жизнь наслаждался не самой плохой литературой, возможно, задумается, зачем ему читать эту фигню и зачем вообще автор портит книгу и образ, опускаясь до рэмбирования героя.

В литературе, которой избалован читатель, герой нежен, жалок, рефлексивен, физически слаб, морально измотан и на все смотрит «глазами клоуна». Там все, как в жизни, где хорошие парни гуляют с девушками по мосту, а плохие убивают их выстрелом в спину.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза