Читаем Афанасий Фет полностью

В мрачном настроении прошли последний месяц в Риме и остальная часть путешествия. В январе 1859 года Фет с сестрой переехали в Неаполь, где провели неделю, поселившись в районе Киай с видом на бульвар и залив. Осмотрели в музее коллекцию древней утвари, съездили в Помпеи, гуляли по живописным окрестностям. Согнанные неожиданно «невыносимо холодным» ветром с моря, просачивавшимся через плохие рамы и, не давая развести камин, наполнявшим комнаты дымом, отправились в Марсель. Оттуда ненадолго переехали в Париж, где тоже было холодно; повидались с Тургеневым, работавшим за письменным столом, закутавшись в несколько шинелей. Нанесли визит семье Виардо и посетили концерт знаменитой певицы. Репертуар, состоявший, по воспоминанию Фета, из «каких-то английских молитв», не произвёл впечатления; но неожиданное исполнение по-русски «Соловья» возбудило такой восторг в соскучившемся по родине поэте, что он, по собственному признанию, «вынужден был сдерживаться от какой-либо безумной выходки»{315}. Из Парижа «почти без оглядки» доехали до Дрездена, где с Надеждой случился тяжёлый приступ, казалось бы, давно вылеченной боли в спине, и через Варшаву, Брест и Киев направились прямо в Новосёлки.

Так завершилось второе заграничное путешествие Фета. Стихов «в дороге» он писал немного — больше впитывал, смотрел, размышлял, накапливал впечатления. Среди написанного — ряд необычных для него произведений, навеянных парижской жизнью: «Под небом Франции, среди столицы света…», «Всё вокруг и пестро так, и шумно…». Есть и такие, на создание которых автор был вдохновлён Лувром и другими собраниями древностей, как «Венера Милосская», а также несколько «итальянских»: «Даки», «Римский праздник». Но есть, как всегда, стихотворения как будто вне времени, передающие какие-то грёзы, вроде удивительного «Горного ущелья», написанного в октябре 1856 года в Париже:

За лесом лес и за горами горы,За тёмными лилово-голубые,
И если долго к ним приникнут взоры,За бледным рядом выступят другие.Здесь тёмный дуб и ясень изумрудный,А там лазури тающая нежность…
Как будто из действительности чуднойУносишься в волшебную безбрежность.И в дальний блеск душа лететь готова,Не трепетом, а радостью объята,
Как будто это чувство ей не ново,А сладостно уж грезилось когда-то.

Скорее всего тогда же написано одно из самых хрестоматийных его стихотворений — «Певице», являющее собой вершину фетовской («бенедиктовской») поэтической дерзости, где банальные поэтические штампы («даль», «печаль», «любовь», «роща», «месяц», «слёзы», «улыбка»), как кусочки мозаики, перемешанные, рассыпанные и случайно собранные, начинают звучать так, как будто в первый раз произнесены поэтом, по чистоте выражаемой эмоции приближая стихи к музыке:

Уноси моё сердце в звенящую даль,
Где как месяц за рощей печаль,В этих звуках на жаркие слёзы твоиКротко светит улыбка любви…

Кроме стихов Фет на досуге писал путевые очерки, которые мы обильно цитировали. Их часто недооценивают, считают «проходными», малосодержательными. Уже современники считали их текст как минимум неровным. Боткин писал Тургеневу: «Кстати: его дорожные впечатления, напечатанные в ноябрьск[ом] „Современнике“, местами очень посредственны, а местами прелестны; поэтическая натура так и вырывается из хлама»{316}. По причине «поверхностности» и бессодержательности «Современник» прервал их публикацию и не напечатал письмо о поездке по Италии. Панаев, сначала назвавший письмо о Париже «довольно милым», 28 июня 1857 года писал Боткину: «…Пришли такие времена, что самое благоуханное и поэтическое произведение, не соприкасающееся с современною действительностью, с живыми, насущными интересами минуты, пройдёт теперь незамеченным… Это грустно, а факт — теперь уже нельзя угощать публику безнаказанно между прочим письмами Фета, и я не печатаю их…»{317} Между тем эти очерки написаны очень живо, увлекательно и вовсе не оторваны от актуальных вопросов современности. Внимательный читатель найдёт в них не только меткие суждения об искусстве, но и очень радикальное выражение собственного художественного кредо и вполне серьёзные (пусть и совсем не либеральные) мысли о Европе и завуалированные — о ситуации в России и о путях её дальнейшего развития.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное