Читаем Афанасий Фет полностью

Всё это не изменило решение Фета. Практически сразу после сделанного Марии предложения, 16 (28) мая 1857 года, поэт писал Боткину: «Познакомясь короче с сестрой Вашей, я более и более убеждался в её добром сердце и мягком характере, первых залогах всякой возможности домашнего счастия. Она чувствует ко мне привязанность (говорить против себя ей не для чего), следовательно, настоящие духовные отношения мои к любимой женщине законны и гармоничны. Бедняжка, смущённая и трепетная, в отрывочных словах передала мне своё прошлое, и я сказал ей то же, что я и Вам повторяю. Я не китаец по понятиям. Моё спокойствие и счастие зависит от её будущего, а не от прошедшего. Говорю я это после упорной внутренней борьбы, а не легкомысленно… Тому, кто не довольствуется своим домашним очагом, своим семейным обетом, не должно жениться. Я рассматривал настоящий вопрос со всех сторон, и результатом раздумья — это письмо. Я не рисую себе богатого быта, но устрою небольшое уютное, сердце радующее гнёздышко. С нашими общими средствами и моим уменьем жить это вполне возможно. У меня 35 т[ысяч] сер[ебром] капиталу, у Вашей сестры, по её словам, столько же — следовательно, мы ни в каком случае не можем получать менее 4500 р. в год — а этим можно жить сносно»{334}

.

Вряд ли причиной готовности игнорировать некрасивость невесты, скромность её приданого и её сомнительное прошлое была сильная страсть. Решение Фета вопреки всему связать-таки жизнь именно с этой женщиной было следствием прагматизма, который можно, пожалуй, назвать и расчётом. Но расчётом, в котором соображения чисто материальные играли не самую важную роль. Выбор Фетом некрасивой, но простой и доброй женщины, которой, как он видел, общение с ним доставляло удовольствие, у которой вызывали сочувствие его несчастья, соответствовал тому умонастроению, в котором в то время пребывал поэт. Пережив крушение надежд на возвращение дворянства, обжёгшись на романтической безрассудной любви, Фет в жизни с Боткиной увидел возможность осуществить разумный бюргерский идеал «Германа и Доротеи» — свить «семейное гнёздышко». И отсутствие сильной страсти, подобной той, что он испытал к Лазич, было дополнительным аргументом в пользу его выбора. Невеста также не находилась в плену романтических иллюзий и бурной страсти. Мария Петровна писала племяннице 25 мая, объясняя своё согласие на предложение руки и сердца: «…Меня Фет последнее время заинтересовал и казался мне добрым и благородным человеком»{335}

.

В семье Боткиных отношение к предложению Фета было неоднозначным. Он не представлял блестящей партии для дочери почётного гражданина и сестры владельцев предприятия с миллионными оборотами. Фет не был богат, не мог принести дворянского титула в качестве компенсации за своё скромное состояние, то есть чести породниться с ним не было никакой; к тому же он писал стихи и печатался, что, с одной стороны, импонировало некоторым членам семьи, но с другой — говорило о несолидности потенциального родственника.

Василию Петровичу, с самого начала одобрявшему планы сестры и друга, приходилось убеждать братьев, что сочинение стихов не помеха дельности и здравому смыслу. «…Он (Фет. — М. М.)

добрый и хороший человек — и сколько мне кажется, вполне обстоятельный, несмотря на то, что пишет стихи»{336}, — писал он брату Дмитрию 21 июня (3 июля) 1857 года. Возраст Марии, последствия «драмы», отсутствие у неё минимального внешнего обаяния заставляли опасаться, что лучшей партии для неё можно и не дождаться. Поэтому известие о предложении Фета и благосклонности к нему сестры было в итоге принято Боткиными радостно. Василий Петрович был больше склонен тревожиться о Фете, о его способности действительно бесповоротно принять прошлое будущей супруги. «Самое лучшее сердце тоскливо сжимается при таком открытии любимой девушки. В первую минуту чувство Фета превозмогло это роковое открытие — но устоит ли это чувство и не изменится ли решение? Вот какого рода вопрос задаю я самому себе и боюсь предаться радости; только тогда я совершенно успокоюсь, когда совершится их брак»
{337}, — писал он брату Дмитрию 28 июня (10 июля).

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное