Афган, снова Афган...

— Вот… Попейте воды.

Сарвари припал к фляге, и вода стекала ему на грудь. Потом он плеснул на ладонь и вытер мокрое лицо и шею.

— Ты и твои товарищи нам помогли сейчас… — тихо заговорил он, — знай, что мы это никогда не забудем… Мы ведь вернемся еще сюда! И я лично буду казнить изменника Амина! — Он испытующе, посмотрел мне в глаза: — Ты веришь в это?

Я неопределенно пожал плечами, но сказал:

— Верю.

— Так знай, если мы победим — у тебя, у твоей семьи и твоих друзей будет все! Вы будете моими личными дорогими гостями!

«Вот что значит восточные люди, — подумал я. — Ну никак не верят они в бескорыстность побуждений! Мы ведь выполняем служебный долг, казалось бы, этого достаточно. Так нет же! Им необходимо подкрепить все это еще и личной материальной заинтересованностью…»

А Сарвари вдруг выронил флягу и схватился за грудь.

— Сердце болит… — прошептал он.

— Все будет хорошо! — сказал я и побежал к пилотам за валидолом.

Глотов беспокойно посмотрел в сторону иллюминатора:

— Знаешь, а ведь они могут поднять истребители. Тогда нам конец…

А ведь точно! Лёту истребителю из Кабула до Баграма пять минут. Если они хватятся — лучше не придумать. Самолет упадет в горах: и через сто лет никто не найдет! Вот черт! Я вспомнил, что еще в Баграме обратил внимание на то, что будка стрелка в хвосте самолета наглухо задраена. Значит, мы в воздухе практически безоружны.

Мы подошли к мутному оконцу иллюминатора, но за бортом было только бездонное и раздражающе безоблачное небо, а внизу — нескончаемые серо-коричневые безжизненные горы. Истребителей мы не увидели.

— Пойдем сходим к пилотам, — предложил я.

В кабине было тесно и душновато.

— Вентиляция барахлит, — пояснил командир корабля, — ничего страшного, скоро будет прохладно. Вам там в салоне не холодно?

— Да нет, нормально… Граница скоро?

— Уже скоро. Там наши уже подняли звено истребителей для встречи и сопровождения.

— А что же раньше не подняли? — спросил Глотов.

— Нельзя им далеко залетать на чужую территорию…

Я не стал спрашивать, где мы будем приземляться. Если надо — скажут. А самому интересоваться вроде бы неэтично…

А потом мы все вместе — три опальных министра, Глотов, я и трое наших ребят — сели перекусить. Прямо на полу расстелили какой-то брезент. Распили глотовскую поллитровку, закусили, чем бог послал.

Тут-то я и почувствовал усталость. Посмотрел на часы: около трех. А сколько событий! Перед глазами промелькнули пыльные кварталы Кабула, бесконечная пустынная дорога перед КПП, испуганное лицо лейтенанта…

«Наверное, так и не доложил никому, — лениво подумал я. — Да… сегодня этот лейтенант был на самом краю… И мы тоже там были… На самом краюшке…»

И мне представились валяющиеся в жаркой придорожной пыли трупы в грязной и измятой одежде, в запекшейся крови… Дымящаяся будка охраны… Догорающий грузовик… Остов сожженного автобуса… Кучи свежих стреляных гильз…

Тут мои мысли переключились на другое. Я подумал, что до отлета обратно в Кабул мне, возможно, удастся побывать дома. Ведь последний раз жену и детей я видел в начале июня. Когда нам сказали, что мы летим в Афганистан, я выпросил у Бояринова пару дней и быстренько смотался в свой город: шесть часов на поезде… А сейчас уже вторая половина сентября… Соскучился я…

Вскоре я заметил, что мы снижаемся. Интересно, где мы приземлимся. В Ташкенте или в Душанбе? Самолет, выравниваясь после крена, заходил на посадку…

Мы долго катились по бетонке и наконец заехали на какую-то, по-моему, самую дальнюю стоянку. Смолкли двигатели.

Несколько минут назад братавшиеся с нами опальные министры правительства Тараки сразу стали какими-то чужими, отстраненными. Что их ждет здесь? Как сложится дальше их судьба? Я попытался представить их чувства. Официально они как бы уже не существуют… Они вне закона своей страны. У них нет никаких документов. Они вообще не существуют в природе! Их нигде нет: они перешли на нелегальное положение. Да, не позавидуешь. Но, с другой стороны, все верно: чем выше заберешься — тем больнее падать вниз… И все равно их жалко…

Оказалось, что мы приземлились в Ташкенте.

Техники открыли боковой люк, скинули металлическую лесенку. Я, опередив всех, подошел к люку и, держа наготове автомат, выглянул, осмотрелся. Внизу стояли два УАЗа, машина «скорой помощи» и четыре черные «Волги». Около них маячили люди в штатской одежде. Пиджаки, галстуки. Похоже на Первый главк.

Глотов взял меня за плечо:

— Это — наши. Пропусти меня. Из самолета никому не выходить!

Он спустился по трапу вниз, поздоровался за руку с встречавшими. Коротко переговорил, утвердительно кивнул несколько раз, видимо, отвечая на вопросы. Затем он подошел к люку и сказал мне:

— Все. Приехали, слава Богу! Выпускай этих… троих. Свое оружие и вещи пусть забирают с собой. Вы — летите на Москву.

— Есть! — ответил я.

Трое министров стояли рядом. Лица у них были взволнованные.

— Ну что, — сказал я, — прилетели. До свидания. Удачи вам! Свое оружие и вещи забирайте с собой.

— Где мы приземлились? — тихо спросил Гулябзой.

— Мы в Союзе, — ответил я.

Министры попрощались со мной и тремя нашими бойцами за руку.