Ага, влюбился!

Парень поднял на меня взгляд светлых, необычайно глупых, как я считала, серых глаз и, улыбнувшись, протянул руку, сказав просто и без обиняков:

– Ворона, дай, дорисую.

У меня перехватило дыхание от такой наглости, но я не успела вовремя убрать тетрадь, и цепкие пальцы Женьки выхватили у меня её.

– Ага! – начала было Оля, но Карпов спокойно прокомментировал:

– Не влюбился я, не ори, Северова! Это пиратский корабль, он захватил Ничкину тетрадку…

– Бред какой! – возмутилась Оля. – Тебе что, пять лет?

Он пожал плечами, а потом уверенно заявил:

– В следующий раз ворону нарисую. Для Вороны!

Я насупилась. Вот как можно было превратить мою прекрасную, ласкающую слух фамилию Жаворонкова в кличку Ворона? Это только больной мозг Карпова мог такое выдать.

– Эй, Гудвин! – окликнула я Ваньку. – И другу своему мозги новые раздобудь, а то он совсем плох!

Ванька обернулся и показал мне язык.

– Сердце новое этим вот, – Карпов указал на нас с Олей, – подари. Хотя бы одно на двоих, а то у них нет чувства прекрасного! – и он хотел было продолжить изображать корабль, у которого сам корпус оставался не закрашенным, но я отобрала тетрадь и треснула ею его по голове:

– Это за то, что Селёдка снова мне замечание сделает за тетрадь! – и замахнулась повторно, приговаривая: – А это – за Ворону!

И ударила второй раз.

– Вероника Жаворонкова!!! – раздался громкий и строгий голос Селёдки, и в класс вошла худощавая женщина с красивой копной светлых вьющихся волос, поднятых на самую макушку.

Я замерла с тетрадкой в руках.

Опять? Ну почему опять она видит только то, что хочет видеть? А именно, что виновата якобы я, а не этот наглый кучерявый парень, несносный, противный и вредный.

– Вы можете объяснить своё поведение в этот раз? – холодно продолжила классная руководительница.

Но я не могла. Ни в этот раз, ни в стопятьсотпредыдущих.

Когда меня необоснованно обвиняли и повышали на меня голос, мне становилось так горько и обидно, что я не могла произнести ни слова.

– Ника не виновата! – вступилась за меня Северова, но её одёрнула Селёдка:

– У Вероники что, языка нет?

У меня он был. Но не слушался.

Только когда инцидент забылся и начался урок, я смогла обернуться и прошипеть Женьке:

– Я ненавижу тебя, Карпов!

Это было истинной правдой, и любой, кто знал нас с первого класса, отлично понимал, когда и как родилась эта ненависть.

Глава 1

– На встречу одноклассников пойдёшь? – спросила Оля, когда мы тёплым весенним, почти даже летним днём с ней сидели в кафешке после универа. Хотя мы уже ва года как учились в разных учебных заведениях, но всегда любили пару раз в неделю пересечься где-то в центре Питера и посидеть в кафе. Это стало своего рода доброй традицией, хоть и негласной.

За школьные годы Северова умудрилась стать моей лучшей подругой и даже уговорила пойти учиться в один из выбранных ею для меня универов. Вернее, не совсем уговорила. Это ж Северова! Она мне популярно объяснила, как важен личный выбор и как необходимо делать его осознанно, не оглядываясь на других и ориентируясь только на свои стремления и рынок труда в городе.

В общем, я пошла в престижный универ. И считаю, что это она меня уговорила, потому что красочно расписала, почему выбранная ею профессия наиболее перспективная и прекрасная во всех отношениях. Я бы сама выбрала что-то попроще.

Вообще, Оля надеялась, что мы пойдём в один. Но учиться с Северовой – это не тоже самое, что дружить. И если продолжать дружить я была готова, то продолжать с ней учиться – боже упаси!

– Эй, Ничка, ну так что?

Я инстинктивно дёрнулась, уворачиваясь от тычка в бок,чуть не пролила сок и посмотрела на Олю осуждающе. Привычка тыкать меня локтем у неё давно, так что я смирилась, что это навсегда.

– Да ничего, – отмахнулась я. – Не пойду. Ну чего я там делать буду? – спросила у неё и заодно у себя. И принялась пить сок, пока его всё-таки не пролили.

Мы глазели на весенний пробуждающийся от зимней спячки город из окна – ещё далеко не все кафешки организовали беседки на улицах, хоть погода благоволила к этому.

За окном шныряли прохожие, одетые кто как: одни ещё не успели сменить пуховики на куртки, а другие уже приоделись в весенние платья или шорты. Наблюдать за людьми в это время года – уморительно и занятно, только вот Северова всегда считала, что это некрасиво – пялиться на людей.

Она сменила роскошные волосы до пояса на удлинённое каре, но не перестала следить за собой. Северова теперь использовала минимум косметики. То есть не использовала её вообще. Она была стройна, ухожена и очень уважала себя – это смотрелось лучше, чем любой макияж.

Так что прежнюю школьную фифу Олю было не узнать, но я все эти годы была рядом с ней, и потому перемены прошли для меня плавно и незаметно.