– Хоть едешь, хоть стоишь – какая разница? – столько лениво откликнулся другой. – Ни станций, ни даже паршивых разъездов… Оно, конечно, с другой стороны спокойнее: на станции иди караульных вдоль состава расставляй, да проверяй каждые десять минут. С докладом к начальнику смены бегай – по этакой-то погодке. Так что не грешите, господа! И вообще: чем дольше едем, тем дальше от краснозадых… Ну, вот, сглазил…
Вагон дернулся, заскрипели тормозные колодки, и поезд опять стал замедлять ход.
Хлопнула дверь радиоотделения, и в купе появился штабс-капитан Волоков. Лицо его прямо светилось – как у человека, получившего неожиданное приятное известие.
– Последние новости, господа! – объявил он. – Радист головного эшелона только что передал нашему, что перед станцией Тыреть еще одна партизанская диверсия! Пути разобраны на пятьдесят сажен, так что стоять будем часа три, не меньше. И за Тыретью диверсия! Так что разбирайте шинели, господа! Предлагаю немного прогуляться на свежем воздухе.
Офицеры снова переглянулись: Волоков нынче был сам на себя не похож! Как правило, его даже по хорошей погоде вытащить из вагона было невозможно. А тут… За окном метель, а он на прогулку зовет! Чудеса!
– Что это с вами, штабс-капитан? – насмешливо осведомился Рейнварт. – Никак секретная радиограмма от союзников получена, и вас представили к награде?
– Посмейтесь, посмейтесь, господа! – бормотал Волоков, поспешно натягивая поверх одних шаровар вторые. – Я погляжу, как вы будете смеяться, когда я изложу вам, господа, осенившую меня идею. Ну, что же вы сидите? Одевайтесь!
– Холодно там, – передернул плечами подпоручик Синицкий. – Метель! Давайте уж, здесь излагайте, Волоков…
– Синицкий, не пожалеете, Богом клянусь! Господа, здесь говорить никак не возможно! – Штабс-капитан многозначительно мотнул головой на плащ-палатку, отделяющую чешскую половину вагона. – Такая идея! Но один не справлюсь… И вы, Рейнварт, и вы, Рогулин, – все пойдемте!
Офицеры едва не хором фыркнули: в идею Волокова никто, разумеется не поверил – но в его голосе были такие звенящие нотки, что… Да и, действительно, засиделись…
Все шестеро офицеров потянулись за шинелями, башлыками. Посыпались шутки, кто-то рассмеялся:
– Ну, ведите, господин Сусанин! Покажите нам снежные окрестности…
– Сию минуту, господа, я только денщика с собой прихвачу. Эй, Соловейчик, а ну – подъем!
– Господи, денщик-то вам зачем, Волоков?
– Там, там всё там узнаете, господа! И вам настоятельно рекомендую денщиков своих прихватить. Боже, какой случай! Фортуна!
Офицеры и денщики спрыгнули с обледенелой подножки вагона и столпились у вагона, отворачиваясь от колючей поземки и кутая лица в башлыки.
– Прошу за мной! – Волоков полы шинели заткнул за ремень и, высоко поднимая ноги и матерясь, зашагал по сугробам к концу вагона.
На морозе энтузиазм у всех пропал, и офицеры, ругая себя за то, что «повелись» на очередную бредовую идею пустомели Волокова, все же побрели за ним, стараясь ступать след в след.
У полуразрушенной будки с каким-то железнодорожным инвентарем штабс-капитан остановился, жестом подозвал товарищей поближе.
– Кладу карты на стол, господа! – объявил он. – Только, чур, уговор: кто не захочет идти со мной – даст честное благородное слово, что не выдаст. Уговор?
Заинтригованные офицеры пожали плечами: это уже походило на заговор. Но скука, скука вагонная!
– Говорите скорее, Волоков! А то мы тут скоро околеем от холода…
– Господа офицеры, слушайте внимательно! Моя идея сложилась из нескольких составляющих, каким-то чудом сошедшихся в одной точке. Начну с его высокопревосходительства: как вы знаете, господин адмирал шлет союзникам одну отчаянную телеграмму за другой и получает оскорбительные ответы. Генерал Жанен и прочие высокие комиссары отказываются призвать чехов к порядку и обеспечить нашим эшелонам беспрепятственный путь. И в Иркутске неладно, господа: радист только что показал мне последние радиограммы оттуда. В городе восстание большевиков, а дивизия атамана Семенова, которому Верховный приказал навести в Иркутске порядок, встретила ожесточенное сопротивление. Лишенная огневой поддержки бронепоездов, она окопалась на подступах к городу. Тамошний эсэровский Политцентр требует от его высокопревосходительства немедленно сложить с себя полномочия Верховного правителя. А чехи? Вы и сами видите, что эта нерусская шваль на грани бунта! Они в открытую говорят, что им надоело возиться с адмиралом. Они рвутся в Приморье, к своим пароходам. Ну, не молчите же, господа! Не придумал же я все это! Ну?
– Погодите, господа! А Каппель со своими отборными частями? – подал голос другой офицер.
– Части Каппеля, следующие за нашими эшелонами вдоль железной дороги, безнадежно отстали, – мрачно вставил Рогулин. – У него тридцать тысяч отборных воинов, но они завязли в сибирских снегах. К тому же их продвижение сдерживают орды партизан. Они не поспеют к развязке! А если и успеют подойти, то предельно уставшие и измотанные кошмарным переходом через всю Сибирь!