Агент презедента

Фюрер по-видимому, исходил из того принципа, что на патоку летит больше мух, чем на уксус. После окончания протокольных процедур он повёл своих гостей показать им красоты своего имения. Ланни увязался за ними. Когда они вошли в Бехштейнхаус, названный в честь богатой вдовы производителя фортепиано, который был основной финансовой поддержкой Ади при возникновении партии, фюрер обратил внимание на новые картины на стенах, и вновь отметил: "Это моя новая коллекция Дэтаза. Возможно, вы не знаете, что герр Бэдд приходится пасынком этого художника. Он приехал сюда, чтобы привести мне эти прекрасные произведения". Австрийский персонал принял это к сведению и, возможно, был этим введён в заблуждение. Кто может знать, чему можно верить в игре политики с позиции силы? Предположительно они верили Ади, когда он говорил, что собирается построить Wolkenkratzer (небоскрёбы) в Гамбурге, просто чтобы показать американцам, что он может сделать все, что они смогли. Кроме того, он собирается там построить большой мост. Тоннель был бы намного дешевле, но он хотел лишить американцев чести иметь самый длинный мост в мире.

Они вернулись в Бергхоф, и самый лучший политик с позиции силы в мире продемонстрировал рельефную карту, откровение мечты своей жизни. Возможно, было бы разумнее использовать какой-нибудь другой цвет, чем красный. Тем не менее, все понимают, что бы это был красный цвет немецкой крови, а не Jüdisch-Bolshewismus. Тонкие красные линии со стрелками на их кончиках бежали из Берлина в различные центры, такие как Эльзас и Шлезвиг, Прага, Судеты и Коридор. Одна из них указывала на Вену, но Ади о ней ничего не сказал. Он был тактичным, и не говорил: "Все это будет моим". Его формула была: "Unsere gemeinsame deutsche Erbschaft"

, наше общее немецкое наследие.

И то же самое было и с сильно увеличенными фотографиями на стенах, показывающие руины, произведенные Люфтваффе генерала Геринга. Люфтваффе испытывали везде, где могли. Ади не сказал: "Вот что я собираюсь сделать с Веной, если вы откажетесь повиноваться моей воле". Нет, он сказал: "Вот что означает современная война, страшная вещь, она может уничтожить такие города, как эти". Он не сказал: "Я выставил это специально для вас". Он оставил это для предположения, что это было зрелище, которое днём и ночью питало его душу!

VII

Фюрер принял канцлера и его министра в своём кабинете. Риббентроп сопровождал их. А австрийских подчиненных и американского искусствоведа не взяли. И они сидели в большом зале, беседуя о поездке из Вены, о погоде, и о том, о чём другие вежливые люди никогда бы не додумались, находившись под таким сильным нервным напряжением и озабоченные тем, чтобы его не показывать. Каждый момент напряжение увеличивалось, и все труднее становилось поддерживать разговор. В их вежливые, хорошо модулированные слова проникал далекий гул, как гром. Он неудержимо захватывал их внимание и останавливал их мысли, не говоря уже о превращении мыслей в слова. Они сначала онемели, а потом поняли, что негоже слушать то, что они не должны были слышать.

Адольф Гитлер произносил речь. Он закрыл дверь своего кабинета, и поставил вооруженных эсэсовцев на страже перед дверью, но это не повлияло на законы акустики. Его голос слышался на лестнице, или, возможно, он проходил через пол, а может и обоими путями сразу. Казалось, это было эхо, которое размывало звук, но увеличивало его громкость. Это всегда было характерно для ораторского искусства Ади. Он пользуется им в течение тридцати лет. Да, именно так, потому что он научился перекрикивать оппозицию в приюте для бездомных в венском Obdachlosenheim перед Мировой войной, откуда его не раз выбрасывали, потому что он не молчал или не мог молчать. После войны он практиковал своё искусство, обращаясь к тысячам в шумных пивных, которые были местом митингов. После Мюнхена ни один уроженец южной Германии мог думать или даже слышать его без кружки. В те дни не было таких вещей, как микрофоны или громкоговорители, и выживание в политике зависело от силы невооруженного голоса.