Агент презедента

Молодые нацисты сочли это восхитительным. Американский миллионер, человек, умудренный жизненным опытом, и так уверенный в себе, признаёт, что он не может выпить! "Позор на вас!" — крикнул Фидлер. — "Пить до дна!"

"Вы пригласили нас на вечер, а потом испортили все удовольствие!" — вставил другой нацист. Конечно, это было частью удовольствия.

"Я теряю голову", — признался Ланни. — "И веду себя, как дурак."

"Kolossal!" — вскричал Фидлер. А Фифи захлопала в ладоши:

"Ça sera fameuse!"

Хозяин покраснел от смущения. "На самом деле", — сказал он, — "вам это не понравится. Я говорю вещи, которые шокируют".

"Merveilleuse!" — вскричала Туанетта, а Белла и Фифи застучали по столу своими ножами и вилками: "Buvez! Dites les choses horrible!"

Короче говоря, все они хотели увидеть Ланни пьяным, и он повёл бы себя неспортивно, если бы он отказался уважить их. "Хорошо", — сказал он. — "Я вас предупредил", и осушил свой бокал шипучего напитка. Официант, разделяя удовольствие, быстро опять наполнил его, и они хотели, чтобы их хозяин сразу его выпил, но он сказал: "Нет, нет, пожалуйста. Подождите некоторое время". Таким образом, они ждали, скрытно наблюдая за ним, притворяясь, что говорят о других вещах.

IX

В течение двух десятилетий модной жизни Ланни Бэдд имел возможность наблюдать действие спиртных напитков на любимцев фортуны. Один из них Дик Окснард, гениальный художник и любимец нью-йоркского общества, умер от белой горячки. Ланни знал каждый симптом. Так в течение нескольких минут он изобразил глупую ухмылку на своём лице, а затем изо всех сил старался убрать её, но не смог. Нацистские офицеры посмотрели друг на друга и перемигнулись. Рёрих посмотрел на свою даму, а Фидлер на своих двух, и все были в восторге. Ланни будет мигать, и закатывать глаза, а затем все пятеро будут хихикать и вряд ли их можно будет остановить. "Пейте больше!" — вскричал Рёрих, а Фифи предложила бокал Ланни. Он взял его и держал неустойчиво, проливая. Потом встал, поднял его высоко, помахал им неустойчиво в воздухе, и провозгласил: "Heil Hitler!" Конечно, два нациста встали и подняли свои бокалы. Французские дамы, которым заплатили, чтобы они делали то, что им скажут, последовали его примеру. Они выпили за этот тост и сели на свои места. Ланни моргнул, сглотнул два или три раза, и снова поднялся, восклицая: "Der grösste Mann der Welt!" Все встали и снова пили, а он промолвил: "Mein Freund Adi! Prosit, Adi!" и выпил немного ещё. Он пил маленькими глотками, говоря и дико икая между словами, что позволило ему казаться выпившим очень много.

Опьянение действует на разных люди по-разному, и теперь с Ланни Бэдд оно приняло форму дифирамбов lieb' Vaterland и всем его достижениям. Постоянно икая, заплетая язык, он сказал, что немецкий язык был его любимым языком, а немцы были людьми, с которыми он любил находиться вместе. Он был одним из них в душе, и просил их, чтобы они позволили ему видеть их чаще. Он надеялся, что они извинят его за слёзы от счастья, проступавшие во время рассказов о своих посещениях в детстве Замка Штубендорф, о Курте Мейснере, который готовился стать величайшим музыкантом в мире, о Генрихе Юнге, сыне Oberförster, который, не зная об этом, готовился стать одним из лидеров Гитлерюгенда. Он рассказал, как после войны, Генрих посетил великого Ади в тюрьме и рассказал Ланни об этом новом фюрере, предназначенном спасти сначала Германию, а потом весь мир.

"Мир прогнил" — объявлен плейбой. — "Франция глядится прогнившей, и вы можете увидеть эту гниль здесь". Он махнул рукой, указывая на кабинет, на стол, на пищу и Damen. Он говорил по-немецки, так что Damen не знали, что они были Damen

и не услышали, что они сгнили verfault. Ланни икнул, сказал Verzeihung и объяснил, что это было от огорчения, когда он думал о коррупции Frankreich, и что он становится absolut schwärmerisch, когда думает о достоинствах Deutschland. Он не возражал от нагромождения чепухи, какую он нёс, потому что он должен казаться пьяным, и к тому времени его друзья также несколько опьянели.