Агент президента

— Конечно. Но я думаю, что это предложение должно исходить от вас, потому что вы тот, кто откопал дело и хочет все организовать. Вы расскажете ему всё эмоционально, как друг Труди, в то время как я заинтересовался этим делом только потому, что я считаю ее великим художником. Вы знаете, как это у нас, богатых людей, мы позволяем другим делать грязную работу.

Бывший моряк и солдат часто не улыбался, но этот юмор был в согласии с марксистской идеологией, и он ответил на американский манер: "Вот именно!"

V

Капитан прошелся по плану ещё раз, ища недостатки. И, наконец, он сказал, что готов работать с ним и посмотреть, как его можно улучшить. Даже в той степени, что посетит спиритуалистический сеанс ради Труди! Ланни дал ему определенную сумму денег и сказал: "Купите себе костюм получше и снимите номер в гостинице. Я позволю Хофману привести мадам к вам, потому что он уже научился, как вести эти дела, а Текумсе склонен не тратить время в спорах со мной". Ланни мог читать мысли крутого "мониста", услышавшего подобную фразу. Он добавил: "Считайте это игрой и играйте в нее в соответствии с правилами".

"Хорошо", — сказал другой. — "Скажите им".

Ланни изложил, как надо относиться к мадам и ее "контролю". Ничего важного там произойти не может, только это может показаться утомительным, и выглядеть очень глупым. — "Что бы ни случилось, даю вам слово, что я не сказал ни одного слова старухе о вас, и не скажу. Какое имя вы возьмете?"

— Какое скажете.

— Хорошо, вы мсьё Брантинг. Я скажу Гофману, что встретил вас в Берлине много лет назад. Вы хотите провести испытание, и по этой причине я ничего больше о вас ему не скажу. Вы верите моему слову?

— Да, конечно же, геноссе Бэдд.

— Не позволяйте, чтобы лишнее не соскользнуло с вашего языка снова. Лучше называть меня Ланни. Когда сеанс закончится, вызовите такси и отправьте мадам в кинотеатр, это самая большая радость в её жизни. А вы познакомитесь с Хофманом и скажете ему все, что, по вашему мнению, требуют обстоятельства. Пригласите его на обед и заставьте его чувствовать себя хорошо. С этого момента вы босс!

Так у них проходил сеанс, и Текумсе рассказал, что старик с пушками ходил вокруг него. Старик жаловался, что был одинок и до сих пор не мог найти свою жену. Он больше не беспокоится о потерянном золоте, ибо, в конце концов, кого золото когда-либо сделало счастливым? Это звучало не как Захаров, но, возможно, он стал одухотворенным. Текумсе заметил: "Его золото зелёный виноград". Создавалось впечатление, что человек каменного века становился мудрее. Текумсе никогда не любил сэра Бэзиля, и, когда тот ушёл, вождь сказал: "Бум, бум, бум — двадцать один выстрел".

Затем пришла маленькая девочка со светлыми волосами, заплетёнными в косички, и обращаясь к кому-то, она называла его" Пэй-та". Это удивило Монка, ибо это было его детское прозвище. Он был крещен Питером. У него была маленькая сестра, которая умерла в детстве, и которую он едва помнил. Теперь она говорит, что была счастлива в мире духов, и сохранила свою любовь к нему. Это было не совсем доказательством, но имя было необычным, и Монк не мог понять, как кто-то в этой компании мог слышать его.

Он надеялся на большее количество новостей из дома. Но, увы, здесь появилась невыносимая Кларибель, оживлённая и стремящаяся показать свои поэтические таланты. Она попросила имя, и Монк рискнул и назвал "Люди". Очевидно, она подумала, что он говорит на латыни, потому что она начала с одного из своих видений, рассказывая о гладиаторах, марширующих на арену, и заканчивая горестными стенаниями: "Мужчины не могут до сих пор находят большего удовольствия, как убивать своих ближних". Она попросила больше, и Монк назвал ей сначала немецкое слово, а затем испанское. Она поняла оба, и, возможно, поняла бы слова на тагальском или маратхи, если бы он их знал. Когда утомительный сеанс был закончен, Хофман отметил: "Мадам надо загипнотизировать снова".

VI

Оставшись наедине со слесарем в своем гостиничном номере, Монк поведал ему печальную историю о молодой талантливой художнице, которая привлекла к себе внимание специалистов, даже во Франции, и в чье единственное преступление входил отказ принять диктат нацистских тиранов и распространение информации об их жестокости. Нацисты схватили её мужа, и о нём ничего не было слышно в течение четырех или пяти лет. Нет сомнений в том, что он был убит, а его труп был брошен в негашеную известь. Вдова продолжила свою деятельность сначала в Берлине, а затем в Париже. Монк получил некоторые образцы ее литературы от друзей из подполья и дал их Хофману почитать. Самый высокий и самый чистый идеализм, сказал он. Защита основных прав свободы слова и религии, которые каждый в Америке считал само собой разумеющимся.