— О, Боже мой! Вы что принимаете этих людей всерьёз!
— Я хотел бы рассказать вам, что я знаю об их военных приготовлениях.
Остальная часть фешенебельного общества была забыта, и Буллит увёл молодого человека на террасу. Стоял теплый вечер, хотя была поздняя осень, и они нашли два стула. "Слушай, старик", — сказал посол. — "Я тот человек, который имеет право знать о таких вещах".
— Вы, наверное, уже слышали о заговоре.
— Люди говорят с вами гораздо более свободно, чем они делают это с человеком в моем положении. Расскажите мне, что вы слышали.
— Так случилось, что мои источники являются конфиденциальными. Вы знаете позицию моего отца, и, возможно, вы знаете, кто мои друзья.
— Вы можете рассчитывать абсолютно на мою осторожность. Я не скажу ваше имя ни одной живой душе.
— Даже в ваших шифровках?
— Конечно. Вашингтон не спрашивает, откуда я это знаю. Они удовлетворены, тем, что я знаю.
Ланни объяснил: "Я не могу позволить себе принять сторону в этих гражданских войнах, потому что у меня есть деловые связи в разных странах, как и у моего отца. Но мы, американцы, и вы действительно должны знать, куда сейчас дуют ветры".
Так сын владельца
Но в этой игре он имел более серьезные цели. Долг платежом красен, и в том случае, если Гораций Хофман попадёт в беду, у Ланни будет основание просить заступничества. Кроме того, он хотел выяснить, что Буллит знал о Шато-де-Белкур. Он сказал: "Я не знаю, кто даёт на заговор больше денег, Курт Мейснер или граф Герценберг. Я понимаю, что один работает на Вермахт, а другой на Эсэс".
"Все их агенты набиты деньгами", — заявил посол. — "Я хотел бы иметь для нашей работы хотя бы одну десятую часть от их денег".
Ланни спросил, что он знает о Герценберге, а другой свободно ответил. Граф был одним из ранних нацистов, и имеет сильные позиции в партии. В те дни не многие аристократы пришли в движение. Их коллеги-аристократы смотрели на них свысока, считая, что они повредились умом, когда действительно приняли идеи Гитлера всерьез. Теперь Юнкера заключили союз с нацистами и использовали их, или пытались сделать это. Но они по-прежнему смотрели на них сверху и считали дни, когда они смогут избавиться от этой кучи выскочек и чужаков. Ланни знал все это, но промолчал. Он слушал и узнал, что Герценберг был своего рода надсмотрщиком над немецким послом, как и комиссары, которых русские поставили смотреть за их армейскими офицерами. В то же время Герценберг мог выполнять грязную работу, которая была слишком опасна для сотрудников посольства. У него была любовница рыжеволосая австрийская актриса, у которой, говорили, была еврейская кровь, и которая, очень вероятно, шпионила во французских правительственных кругах за нацистские деньги.
Всё сходилось. И когда он вёз свою мать обратно в отель, Ланни спросил: "Ты когда-нибудь встречалась с Лили Молдау?"
— Я встретила ее случайно в Берлине, и несколько лет назад в Вене.
— Она находится сейчас в Париже, и мне сказали, что она
— Что это?
— Ты знаешь, что Герценберг арендует шато у герцога де Белкур, который является старым другом Эмили. Я был там и видел тамошние картины, и я полагаю, что мог бы найти для них рынок, если Герценберг захочет расстаться с ними. Естественно, ничто из убранства не будет тронуто без его согласия в течение всего срока аренды. Там есть исторические картины, и я не думаю, что ему особенно приятно смотреть на картины, представляющие победы французских войск над немцами. Если бы я встретил его в обществе, я мог бы подвести разговор к этим картинам и тактично предложить убрать их с его глаз. Все, что тебе придется сделать, это получить от Лили Молдау приглашение к чаю, а я тебя бы сопроводил. Я думаю, что там я смог бы сделать все остальное.
Бьюти Бэдд уже долгое время жила в мире, больше, в чем она могла бы признаться, и уже почти тридцать восемь лет она наблюдал за своим драгоценным сыном. — "Что такое, Ланни? Ты опять принялся за свои радикальные трюки?"
— Бог с тобой, дорогая! Это сделка, на которой я мог бы сделать несколько тысяч долларов, и мог дать тебе одну один из них, или обеспечить твоё пребывание ещё некоторое время в этом центре мировой элегантности.
"Это почему ты меня пригласил?" — спросила она, готовая расплакаться.