Агнесса из Сорренто

Войдя в монастырский двор, она ощутила, что тамошняя мирная, безмятежная тишина являет разительный контраст с пышной яркостью погожего дня за его стенами. Сияющий солнечный свет, переливчатая гладь моря, песни рыбаков, быстро скользящие по волнам парусники, пестрые оттенки цветов, осыпающих скалы, – все это создавало впечатление, будто земля облачилась в необычайный, драгоценный наряд для какого-то небывалого празднества. Но в тот самый миг, когда она через монастырские ворота вступила в безмолвный, поросший мхом двор, с его бледной мраморной нимфой, с лепетом фонтанных струй, с газоном, усеянным снежинками маргариток и благоуханными звездочками сине-белых фиалок, с окружающими его со всех сторон аркадами, украшенными евангельскими сценами, как на душу ее снизошли печаль и умиротворение.

Монахини, прослышавшие о ее благочестивом намерении и увидевшие в планируемом паломничестве начало того праведного поприща, которое они всегда ей предрекали, собрались вокруг нее, целуя ее руки и ее платье и умоляя помолиться за них в различных святых местах, которые предстояло ей посетить.

Мать Тереза увела ее к себе в келью и надела ей на шею медальон на золотой цепочке, содержавший частицу Истинного Креста, которую предназначила ей в дар и в подлинности которой, по-видимому, нисколько не сомневалась.

– Но сколь ты бледна, милое дитя мое! – проговорила она. – Отчего ты так изменилась? У тебя запали щеки, а под глазами залегли темные круги.

– Ах, матушка, это все из-за моих грехов.

– Из-за твоих грехов, малютка моя? Какие же грехи ты могла совершить?

– Ах, матушка, я отреклась от Господа и впустила в свое сердце любовь к земному созданию.

– Кого ты имеешь в виду? – спросила настоятельница.

– Увы, дорогая матушка, того кавалера, что прислал мне перстень! – пролепетала Агнесса, закрывая лицо руками.

Дело в том, что настоятельница никогда не покидала стен монастыря с тех пор, как ей исполнилось десять лет, никогда не видела других мужчин, кроме своего отца и дяди, раз или два навестивших ее в обители, да старого горбуна, который ухаживал за монастырским садом, защищенный, словно доспехами, собственным уродством. Поэтому ее представление о мужской привлекательности было столь же неопределенно, сколь суждение незрячих рыб, обитающих в подземной Мамонтовой пещере в Кентукки, о цветах и фруктах, растущих на земле. Та часть женской ее природы, которая могла бы трепетать, томиться и восторгаться, пребывала в мертвенном покое. И все же она ощутила легкий приступ любопытства и настояла на том, чтобы Агнесса поведала свою историю, и та, то и дело умолкая, разражаясь рыданиями и заливаясь румянцем, повиновалась.

– И он так хорош собой, сердечко мое? – спросила она, выслушав Агнессу. – Почему ты столь сильно полюбила его, едва узнав?

– Да, он красив, как ангел.

– На самом деле я никогда не видела молодых людей, – промолвила матушка Тереза. – Дядя Анджело был хром и седовлас, а батюшка очень толст и краснолиц. Возможно, кавалер твой похож на святого Себастьяна, изображенного на нашей картине: я всегда опасалась влюбиться в молодого человека, сходного с ним обликом.

– О, он еще лучше этой картины или любых других картин! – с жаром возразила Агнесса. – И, матушка, хотя он и отлучен от церкви, я уверена, что он столь же добр, сколь и прекрасен. Мой дядя весьма надеется, что сможет вернуть его в лоно Истинной Церкви, и я для того и отправляюсь в паломничество, чтобы молиться за его душу. Отец Франческо говорит, что, если я вырву эту любовь из своего сердца и истреблю, я сумею столь возвыситься в глазах Господа, что силой своих молитв смогу спасти его душу. Обещайте мне, дорогая матушка, что вы и все сестры тоже поможете мне, творя молитвы: помогите мне искупить его, спасти его, и тогда я с радостью вернусь сюда и проведу в молитве всю жизнь!

Глава 24

Горная крепость