Агнесса из Сорренто

Впервые в жизни к ней обращались с такой мольбой, однако слова эти были произнесены столь безыскусно, столь печально, столь нежно, что оттого показались ей самыми естественными и приличными на свете, а у этого несчастного красавца-рыцаря вид был столь торжественный и скорбный, что разве могла она сказать «нет»? С колыбели приученная любить весь мир, как могла она отвергнуть просьбу этого прекрасного, сильного, но нежного и смиренного юноши, столь почтительно постучавшегося в дверь ее сердца? Ни Пресвятая Дева, ни святые никогда не заповедовали ей проявлять жестокосердие.

– Да, сударь, – промолвила она, – не сомневайтесь, я буду любить вас и молиться за вас, однако сейчас я прошу вас оставить меня и не приходить сюда более, ведь бабушка не велит мне разговаривать с вами, а я не хотела бы ее ослушаться, потому что она так добра ко мне.

– Но, милая Агнесса, – начал было кавалер, приближаясь к ней, – мне столько нужно сказать тебе, стольким поделиться с тобой…

– Но бабушка будет недовольна, я знаю, – повторила Агнесса, – и вам не следует приходить сюда более.

– Что ж, – произнес незнакомец, – может быть, ты, по крайней мере, согласишься встретиться со мной? Назначь мне место и время!

– Я не могу, нет-нет, я не могу, – взмолилась она, встревоженная и смущенная. – Даже сейчас, если бабушка проведает, что вы здесь побывали, она ой как разгневается.

– Но как же ты будешь за меня молиться, если ничего обо мне не знаешь?

– Господу Богу все о вас ведомо, – отвечала Агнесса, – и когда я стану за вас молиться, Он ниспошлет вам все, что сочтет нужным.

– Ах, милое дитя, сколь истова и пылка твоя вера! Но горе мне, ибо я утратил способность молиться! Я утратил жившую в моем сердце веру, что некогда воспитала во мне мать, моя дорогая мать, которая теперь на небесах.

– Ах, как же это возможно? – потрясенно спросила Агнесса. – Кто может утратить веру в Господа столь доброго, как наш, и в столь любящую мать?

– Агнесса, милый мой агнец, тебе ничего не ведомо о мире, и я совершил бы самое черное злодеяние, если бы смутил чудный покой твоей души какими-то грешными сомнениями. Ах, Агнесса, Агнесса, нет никого несчастнее, никого недостойнее меня!

– Сударь, быть может, вам стоило бы очистить душу святым таинством исповеди и принять в себя живого Христа. Ведь он изрек: «Без меня не можете делать ничего»[33]

.

– О Агнесса, такие, как я, не могут молиться и участвовать в таинствах! Лишь благодаря твоим чистым молитвам надеюсь я приобщиться благодати.

– Господин, у меня есть дядя, монах, человек святой жизни, кроткий, словно агнец. Он живет во Флоренции, в монастыре Сан-Марко, и там появился новый святой пророк.

– Ты говоришь о Савонароле? – спросил кавалер, и глаза его засверкали.

– Да, о нем. Если бы вы могли услышать, как говорит о нем мой дядя! Проповеди Савонаролы исцелили множество болящих душ. Господин, поговорите с моим дядей.

В этот миг донесся голос Эльзы, поднимавшейся по проложенной в ущелье тропинке за стенами сада: по пути она встретилась с возвращающимся от одра умирающего Антонио и сейчас разговаривала с ним.

Агнесса и кавалер вздрогнули, и девица явно встревожилась.

– Ничего не бойся, чудный агнец, – промолвил кавалер. – Я ухожу.

Став на колено, он поцеловал Агнессе руку, одним прыжком перемахнул через ограду со стороны, противоположной той, откуда приближались голоса, и был таков.

Агнесса поспешно приняла невозмутимый, спокойный вид, борясь с тем безотчетным, смутным чувством вины, обыкновенно угнетающим людей честных и совестливых, когда на них против воли возложили роль, которую не одобряют те, чьим мнением они дорожат. Разговор этот лишь подстегнул ее любопытство, и ей еще больше захотелось узнать историю красивого незнакомца. Кто же он такой? Какие несчастья обрушились на него? Она жалела, что за время краткой беседы не успела удовлетворить свою любознательность. Судя по богатству его платья, по осанке, по манере держаться, по дарам, которые он преподнес ей: стихам и приложенному к ним перстню, – она уверилась, что он был если и не братом короля, как думалось ей вначале, то, по крайней мере, аристократом и блистал в кругах знати, обычаи и правила поведения в которых она в своей простоте и наивности с трудом могла вообразить. Она испытывала к нему некое подобие благоговения, смешанного со страхом, которое люди низкого звания обыкновенно ощущали к аристократии, в ту пору достигшей едва ли не положения принцев и с пренебрежением смотревшей на простых смертных, подобно звездам, взирающим со своей неизмеримой высоты на скромные полевые цветы.