Ай да сукин сын!

— Здорово, товарищи! — сказал он, сразу проходя в комнату и садясь за стол. — Привет всем вашим от всех наших.

Он отхлебнул из стоящей на столе бутылки большой глоток и, слегка захмелев, подумал: «Ну и забористая у русских минералка, не то, что у нас!». Он внимательно рассмотрел этикетку, стараясь запомнить название этой замечательной воды. От этого занятия его отвлекла странная деталь: на одном из хозяев квартиры он увидел сапоги совсем как у фашистской морды, видимо тот в спешке забыл их переодеть. Плейшнер встряхнул головой и решил больше русской минералки не пить. А тот, что в сапогах, подсел к нему и спросил:

— Вы к нам по делу или просто так?

— Я, дорогой товарищ, просто так только фашистов убиваю, — ласково ответил Плейшнер, кладя собеседнику на плечо свою тяжелую ладонь, — а к хорошим людям я хожу по делу.

Он положил на стол записку от Штирлица. Гестаповцы сразу хотели ее прочесть, но вместо информации о том, где прячутся коммунисты и сколько у Жукова танков, они увидели таблицу умножения. Это их удивило, даже несколько обидело, так как оба хорошо учились в школе для гестаповцев и таблицу умножения знали и без Плейшнера. Они хотели спросить, не ошибся ли он и не принес ли вместо шпионского письма свою старую школьную шпаргалку, но у Плейшнера был такой серьезный вид, что они не стали его беспокоить вопросом и решили переслать таблицу умножения в Берлин: авось там из нее смогут извлечь какой-нибудь толк.

Между тем Плейшнер, не привыкший терять время попусту, встал из-за стола и сказал, что ему пора, чем несказанно обрадовал новых хозяев конспиративной квартиры.

— Желаю успехов! — весело сказал профессор, одевая шляпу.

— Всего хорошего! Хайль Гитлер! — ответили ему.

Плейшнер уже взялся за ручку двери, как вдруг что-то заставило его переменить свое решение. Лицо его вдруг налилось кровью, он медленно развернулся.

— Хайль Гитлер, говоришь? — переспросил он, мрачно прищурясь.

Гестаповец, сказавший роковую фразу, сделал шаг назад и поспешно сунул дрожащую руку в карман за пистолетом, но пистолет не вынимался, за что-то зацепившись, и, прежде чем оказаться в противоположном конце комнаты, гестаповец успел увидеть стремительно приближающийся огромный жилистый кулак Плейшнера.

Через полминуты оба гестаповца тихо лежали в углу, потеряв всякий интерес к политической борьбе.

— Можете радоваться: для вас война закончилась, — сказал им профессор Плейшнер, доставая из кармана сигарету. — Молитесь своему поганому фюреру, я пока покурю. А говорили, что плохо ходить в квартиры с цветами, куда уж лучше: две фашистские морды сразу.

В фильтре сигареты что-то хрустнуло. «Твою мать!» — подумал Плейшнер и умер. Последним, что он увидел, был цветок на окне. Он качнулся в сторону цветка и вместе с ним выпал на улицу, проделав в мостовой глубокую вмятину. Гестаповцы долго ошалело смотрели на разбитое окно. Они, конечно, знали, что курить вредно, но не думали, что до такой степени.

А бедняга Плейшнер скончался, так и не успев понять, что в шпионских приметах иногда бывает свой особый смысл.

* * *

Как истинный джентльмен, Штирлиц не повез Кэт к себе домой, а оставил ночевать в квартире пастора Шлага, который, уезжая в Швейцарию, оставил ему ключи.

Домой он приехал совсем поздно. Первым, что он там услышал, был голос, раздавшийся из темноты гостиной:

— Не включайте свет: я, кажется, случайно вывинтил пробки.

«Это Холтофф, — с тоской подумал Штирлиц, — хорошо еще что начал с пробок: может быть он не нашел в темноте столовое серебро».

— Я к вам по делу, — сказал из темноты Холтофф.

«Твое счастье, если так», — подумал хозяин квартиры.

Холтофф решил начать издалека:

— У вас выпить не найдется?

Прошло полчаса. Холтофф уходить не собирался. Он жрал коньяк и нес какую-то чушь: он доказывал, Штирлицу, что тот под колпаком у Мюллера. Но Холтофф не знал, что Штирлиц не немец и то, что для всякого немца было страшнее всего на свете, на него не производило никакого впечатления.

— Штирлиц, — нудил Холтофф, — Мюллер все о вас знает. Он мне сам говорил, как вы сбросили Рунге с самолета. Штирлиц, вы знаете, что такое атомная бомба?

— Знаю, знаю, — сонно пробурчал Штирлиц.

— Ага! — воскликнул Холтофф. — А откуда вы знаете эту военную тайну?

— Шелленберг рассказал.

— А-а, — протянул Холтофф, сбитый с толку железной логикой Штирлица, — а почему бы вам не сбежать за границу…

«Его подослал Мюллер, — подумал Штирлиц, — сам бы он до такого не додумался».

— Я, Холтофф, Родину люблю.

— Вы что, дурак?

— Нет, сам дурак.

— Ну почему с вами невозможно спорить? — захныкал Холтофф. — почему вы всегда оказываетесь правы?

— Потому что я…

«Нет, — подумал Штирлиц, — сказать ему об этом я не могу, не имею права».

— Потому что я умнее.