Ахейский цикл (сборник)

— ....но юный наследник провел вас всех. Главное: в нужный миг назвать вещи своими именами. Не щенок, а юный наследник. Не нас всех, а вас всех. Овчарка должна уметь рычать тихо и внятно. Хорошо, что безобразие творится на заднем дворе. Отсюда ничего не слышно в гинекее. Не хватало, чтобы всполошилась стерва-вдова. Прибежит, станет верещать. Шелуха от ее вида дуреет.

Рычи тогда, не рычи...

— Впрочем, боги милостивы: старый пердун Нестор, возлюбив сына пуще отца, расщедрился на целую армию.. Вся она умещается в ларе средних размеров: яростные кубки, страшные в бою хитоны, золотой колокольчик, чей звон рушит стены... О да, пилосский затворник оказался щедр. Он даже пообещал юному наследнику в жены свою младшую дочурку. В знак уважения к прославленному палаше юного наследника. Правда, свадьбы не было. И обручения не было. Было только обещание, но всем известно: слово Нестора тверже синего железа...

Красавчик хихикнул. Закрыл рот рукой, словно боясь испортить свою несравненную прелесть, но не удержался и хихикнул еще раз. Заржал Верзила, Тоненько заперхал, закудахтал Мямля. Басом расхохотался Богатей. И пошло-поехало: хватались за животы, утирали слезы.

Слово Нестора.

О да: слово старого пердуна Нестора.. Лучше не скажешь.

Меланфий терпеливо ждал.

— Откуда сведения? — отсмеявшись, спросил Красавчик, напуская на себя строгий вид. — Верные ли?

Козопас развел руками. В этом движении было все: гонец из Пилоса, вчера причаливший к Астер-острову (хитрюга Нестор перестраховался, якобы невзначай доложив о почетных гостях!), отправленный в Пилосскую гавань лазутчик, со строгим приказом докладывать о дальнейших похождениях щенка, и самое главное — о часе его отплытия домой. Странно: иногда можно весьма многозначительно развести руками.

Шелухе понравилось.

— А Спарта? — заикнулся Мямля. Брови сдвинулись. Лица потемнели. Призрак воинственных спартанцев бродил по заднему двору, ухмыляясь.

— Господа мои! Кому, как не вам, известно: по возвращении из плена басилей Менелай пребывает в блаженном дурмане. Красавица Елена за обедом подливает великому герою настой, подаренный лекарями Черной Земли, и оба предаются воспоминаниям вместо утех любви. Надеюсь, юный наследник обретет в Спарте второй ларь с подарками. Возможно, даже вторую невесту. Но гиппагога — плохое судно для таких обильных даров. Не лучше ли встретить юного наследника на полпути, в море, прежде чем — упаси боги! — его тяжко груженный корабль пойдет на дно?!

А вот теперь надо замолчать. Обождать. Пусть толпа качнется раз, другой. Пусть привыкнут. Поймут намек, сочтут его своим, выстраданным. Только что придуманным. Меланфий знал, что ходит босиком по лезвию ножа, и знание горячило душу чище прамнейского вина. Только так и стоит жить. Вчера он целый вечер разговаривал с бродячим аэдом по прозвищу Ангел. О богах. Знаешь, сказал козопас аэду, временами мне думается: эти напыщенные зазнайки, запрудившие Итаку, и впрямь богоравны. Толпа. Стадо. Слишком много, чтобы принимать решения; слишком много, чтобы управлять в действительности. Я способен поверить в одного, пусть даже тенью стоящего за шумным стадом. Но поверить во всемогущую толпу выше моих скромных сил. Толпа годна лишь для того, чтобы перед грабежом сгонять ее на кормовую полупалубу. Сам видишь: когда нужно выбрать одного, все топчутся на месте. Шелуха, стерва-вдова, зажившийся старик, «пенные братья»... малый Олимп.

Мы, умные люди, должны быть подобны игрокам в петтею-полис [231]: жертвовать с единственной целью — победить. Это значит: жертвовать самому себе. Все остальные жертвы бессмысленны.

«Ты не веришь в богов?» — весело спросил аэд.

«Не знаю, — ответил Меланфий. — Наверное, нет». «Я тоже», — кивнул Ангел.

%%%

Этот пустынный островок, глупо торчавший из моря в самом, казалось бы, неподходящем месте, моряки прозвали без затей: Утес. Утес и есть. Голый, скалистый, никому даром не нужный. Ни пресной воды, ни зелени — даже птицы гнездиться отказываются. А вот сейчас пригодился.

Уже смеркалось, когда дозорный с вершины Утеса подал сигнал: есть!

Корабль шел именно оттуда, откуда и ожидалось: с юго-востока, от Пилоса. Слушаясь приказа, дипрора Ме-ланфия слегка выдвинулась из-за островка, оставаясь в тени Утеса. Так легче следить за приближающейся посудиной. Саму дипрору, чей хищный силуэт в густых сумерках сливался с Утесом, разглядеть мог только легендарный Линкей-остроглаз, но он давно помер. Еще два своих корабля — легкие на погоню «вепри» — Меланфий оставил под защитой скал. Мало ли с какой стороны придется отрезать путь гостю!