Аккорды мракобесия. Том I

Юровский почесал промежность, потом затылок, потом висок и устремил рыбьи глаза на лицо вождя мировой революции. Он уже определил, что вождь говорит одно, а думает совсем другое, что он нагло врет и что все команды по убиению царской семьи исходят от него, жида паршивого, и уже открыл рот, но его сотоварищ крепко наступил ему на ногу, да так, что тот взревел. — Вы конечно ни при чем, Вольдемар. Но дело уже сделано. Голова царя и царицы уже здесь в соседней комнате у товарища Войкова, одного из великих сынов русского народа. Правда, он немного под мухой и обосранный. Говорит: запах от царских голов нехороший исходит и требуется подкрепление в виде жидкости не меньше, сорока градусов. Но я, надеюсь, вы, а можно ты? я надеюсь, ты простишь его. И…и распорядишься доставить еще хотя бы ящик этой жидкости, поскольку мы тоже хотим замочить горло опосля. Это он отсекал головы царю и царице. Карманным ножом. Другого не было.

— Фотиева, десять ящиков коньяка и тонну черной икры великим сынам гусского на…ода, — распорядился Ленин и начал исполнять древнееврейский танец. — Так быстро покончить с царем — узурпатором? Никогда не думал. Эх, каналья… А я? я думал. Шая Ицкович, дай я тебя облобызаю и Юровского тоже, ах вы мои милые, соратники незаменимые. Вот что значит евреи — сыны гусского народа… А кто принимал решение о казни? Уральский совет. Да, да, они, родные. Я здесь ни при чем.

— Какой там совет. Все решалось и решается здесь…тобой. Нечего прикидываться. Дескать, это Уральский совет решил, а Ленин и не знал об этом, экий форс! Не дураки мы уж совсем и стрелять умеем. Я как задвину, так самая старшая дочь только икнула и спустила дух. Я хотел ее оприходовать, да Шая не дал, жид проклятый. Я его дочку где-нибудь в углу зажму.

Голощекин поднатужился и стрельнул. Убийцы не стеснялись в выражениях и в поведении.

— Учтите, я здесь ни при чём, — снова напомнил Ленин. — Это решение Уральского совета, народного совета, это воля народа, а вы лишь исполнители, но какие!

* * *

Мешок с головами царя и его супруги и ценностями царевен в Москву доставил Юровский, Шая Голощекин, Войков (Вайнер Пинсух) Петр Лазаревич, Никулин и Ермаков.

— Товарищ Юровский, от имени революционных масс благодарю вас за своевременную и нужную работу. Вы свой долг выполнили перед пролетариатом и достойны всяческих наград. Но я думаю, товарищ Юровский, что вы и ваши товарищи теперь и не только теперь, но и в будущем сможете выступать перед массами и рассказывать, как все это было. Нашу молодежь необходимо приучать к жесткой революционной бдительности и подобным решениям. Надо, чтобы расстрелы узурпаторов стали нормой и даже достижением революционной молодежи. А то всякие демократы под прикрытием демократии талдычат о гуманизме. Гуманно только то, что революционно. А за ценности спасибо. Думал ли царь, когда вешал моего старшего брата, что я, то есть, мы расстреляем его наследника и всю его семью? Ан получилось, не так ли, комиссар Юровский?

— Владимир Ильич, мой заместитель Никулин все время скандалит с Ермаковым, кто больше выпустил пуль в царя и его дочерей, я даже не знаю, что с ними делать. Они и к вам рвутся, чтоб вы разрешили этот спор.

— Передайте им мою благодарность, они оба сделали великое историческое дело и их заслуга перед социалистической революцией неоценима.

Но два палача не успокоились. После многочисленных выступлений перед коллективами заводов и фабрик, перед учителями, молодежью о своем героическом подвиге (подлом убийстве) — ликвидации царской семьи, они уже, будучи дряхлыми стариками, с налитыми кровью глазами, затеяли судебную тяжбу — кто из них больше выпустил пуль.

— Това…ищ Кацнельсон! Почему так поздно? Ваши посланцы ни к черту не годятся, разберитесь немедленно и если это саботаж расстрелять…без суда и следствия. Чем больше мы расстреляем, тем лучше. Всякая революция делается на крови. Давайте ящик! Он тяжелый? Тогда ставьте на табуретку. Топор с вами? Нет топора? Почему, товарищ Кацнельсон? Это ревизионизм.

— Да Владимир Ильич, не стоит. Ящик открывается. Этот замок сделан уральскими рабочими специально для вас по заказу выдающихся партийных деятелей Голощекина и Юровского. Сейчас он на замке, а ключ у Яши Юровского, он там, у парадной лестницы, хочет удостоиться чести лицезреть вас и рассказать, как он убивал царскую семью.

— А еще кто там?

— Лейба Бронштейн, Никулин и…

— Тогда зови. Они расскажут, как содержалась царская семья.

— Я могу рассказать, — поднялся Юровский, сплевывая. Это мои штучки, которые рождали в мозгу по ночам, когда я не мог заснуть, думая о Москве и мировой революции.

— Я тоже могу рассказать, — сказал Голощекин Шая. — Помните, Владимир Ильич, как вы вызывали меня и лично инструктировали?

— Шая, тебе приснилось. Я никаких инструкций не давал. Я здесь ни при чем. Давайте рассказывайте по очереди, только не мне, а членам Политбюро. А я тоже послушаю, хотя я здесь ни при чём.

— Давайте я начну, — предложил жид Юровский, поднимая руку.

— Нет, я.

— Да подожди ты, — не унимался Юровский.