Алая аура протопарторга. Абсолютно правдивые истории о кудесниках, магах и нечисти самой разнообразной

Толстяк повернул к ней обрюзгшее устало-насмешливое лицо. Снизу в перекрытие тупо били звуковые волны, по мощи приближавшиеся к взрывным.

– Сильно ненавидишь? – уточнил он.

– Сильно!!!

Такое впечатление, что за каждой щекой она держала по яблоку. Зато подбородок у девушки, можно сказать, отсутствовал вовсе. Личико начиналось со щёк. Высокая тонкая шея – и сразу щёки.

Преподаватель усмехнулся.

– Понимаю тебя… – соболезнующе молвил он.

Выпускница тихонько взвизгнула.

– Вы – наш… – влюблённо глядя на преподавателя, выговорила она. – А вот он – не наш.

И наманикюренный ноготок просиял перламутром в направлении тощего молодого человека в сером костюмчике, припавшего к чёрному окну.

Проводив взглядом гордую собой выпускницу, толстяк некоторое время изучал серую трагическую спину коллеги, затем подошёл и остановился у него за плечом.

– Ну что, ветеран Куликовской битвы? Опять грустишь?

Тот обернулся, явив измождённый иконописный лик и страдальческие беспомощные глаза. До того беспомощные, что временами они даже казались близорукими. Жиденькая бородка молодого человека произрастала несколько вкось, потому что выщипывать её в минуты задумчивости правой рукой было гораздо удобнее, чем левой.

– Что-то жгут, поганцы, – сдавленно произнёс он. – Не иначе – книжки. На радостях.

И впрямь – на пустыре за школьным двором вокруг скромного костерка танцевали какие-то тени.

– А с чего ты решил, что это наши? Может, бомжи какие-нибудь…

– Ага! Бомжи! В шлемах, в плащах…

Толстяк всмотрелся, вздохнул:

– Тогда пошли…

Они спустились в вестибюль, где были излапаны и затолканы ударными волнами из динамиков. Пройдя сквозь адское мельтешение цветных бликов, оба педагога, оглушённые до утраты слуха, с трудом пробрались к дверям – и летняя ночь показалась им раем. Цвели катальпы. Вдалеке трепыхался костерок, то и дело заслоняемый силуэтами самых зловещих очертаний. Один из силуэтов, кажется, был рогат. Повеяло ранним Гоголем и графом Соллогубом.

– Что жжём? – деловито поинтересовался толстяк, внезапно возникнув в кругу красноватого трепетного света. – Ну-ка дай, – молвил он, отбирая у длиннорукого дылды железный штырь, которым тот орудовал, как кочергой. – Ага, ага… Ну, дневники – это святое, это сам бог велел… – Перевернул обгоревшую брошюрку, валявшуюся рядом с костерком, хмыкнул. – Так. А это где взял?

Дылда глуповато осклабился и поправил рогатый шлем:

– А чё они…

– Во-первых, не «чё», а «что», – прервал его толстяк. – Во-вторых, не ябедничай… А в-третьих, взялся жечь – жги дотла. – Проткнул брошюрку насквозь и сунул кончик штыря в огонь. Бумага вспыхнула и вскоре обратилась в подобие лохматой чёрной розы, усыпанной росинками искорок. Вернул железяку владельцу. – Марш в танцлагерь – и чтобы никаких мне больше аутодафе!

Вокруг жизнерадостно загоготали и всей гурьбой шумно схлынули в сторону школьного двора. Молодой педагог мрачно сутулился над бумажным пеплом, по которому при малейшем движении ночного воздуха разбегались ало-золотые кружева. Потом осведомился отрывисто:

– Что это было?

– Что именно?

– Ну вот то, что ты сейчас жёг…

– «Молот ведьм», – ворчливо отозвался толстяк.

– А серьёзно?

– А серьёзно – пособие для родителей. «Как узнать, не вовлечён ли ваш ребёнок в ролевые игры».

Казалось, услышанное скорее огорчило молодого человека, нежели обрадовало. Как тут не огорчиться: зря, получается, переживал! Не Белинского и не Гоголя жгли поганцы на радостях, а всего-навсего методичку, которой бы он и сам при случае, не колеблясь, растопил мангал.

– Это так опасно?

– Что именно?

– Ролевые игры.

– Кое-кто полагает, что да.

Разворошили хворостиной пепел и двинулись в обратный путь.

– Чёрт его знает, – уныло молвил молодой. – Может, они и правы…

– Ты про Клару Карловну? – уточнил толстяк.

– Позволь… А при чём здесь…

– Клара? У-у-у… Принимала самое непосредственное участие в составлении этой, с позволения сказать, брошюрки.

Они пронырнули сквозь дыру в проволочной сетке и вновь оказались на школьном дворе. Чернели акации, белели катальпы. Ночь была прохладной и влажной.

– Нет, я понимаю, когда ролевые игры используются психологами, – расстроенно продолжал молодой. – Но когда становятся самоцелью… Как хочешь, а есть в этом что-то ущербное. В детстве, что ли, не наигрались?

– Так у них детство-то ещё не кончилось.

– Да я не про наших… – Молодой скривился. – Я ж тебе рассказывал уже, как в мае по грибы сходил. Ну, про битву эту… несостоявшуюся… Взрослые дяди: один в канцелярии Президента работает, другой – вовсе монах…

– А монаха, случайно, не Аскольдом кличут? – усмехнувшись, уточнил старший товарищ.

Спутник его был настолько озадачен таким вопросом, что даже приостановился. И очень вовремя, ибо, одолей они ещё десяток шагов, пришлось бы им перекрикивать грохот динамиков.

– Ты его знаешь?

– А как же! В прошлый раз он у меня Парцифалем был.

– То есть?..

– Слушай, Савелий! Или ты склеротик (что как-то неловко, согласись, в твои годы), или… Я тебе сколько раз говорил, что я – мастер игры?

– Я думал, ты шутишь… – растерянно сказал молодой.

* * *