С булавками проблем не было, они валялись здесь по всему полу, я даже накололась пару раз, пока елозила на коленях, раскраивая ткань. Марта была бы вне себя от злости, обнаружив такое. В моей голове до сих пор эхом звучал ее крик: «Булавки!» С нитками тоже все было просто, я могла их вытаскивать из оставшихся обрезков ткани. Оставалось лишь раздобыть иголку. Улитка пихнула Мышку своей обутой в деревянный башмак ногой. Мышка резко дернулась.
— Дай ей иголку, — сказала Улитка.
Мышка передала мне иголку, глядя на меня с таким восхищением, словно я на ее глазах совершала революцию, в которой ей, Мышке, тоже очень хотелось принять хотя бы небольшое участие.
— Ты действительно собираешься сшить себе платье? — робко спросила она.
Я утвердительно кивнула.
— Надзирательницы тебя пристрелят, если пронюхают, — заметила Улитка.
— Знаю, — вновь кивнула я.
Булавки, нитки и иголка отправились в мой потайной кармашек под платьем. Раскроенные куски будущего платья я положила на нары, под свой соломенный матрас, надеясь с помощью своего, пусть цыплячьего, веса слегка разгладить их. Шить платье я решила понемногу, используя то короткое свободное время, которое выпадает перед отбоем, когда в бараке гасят свет.
Дома у бабушки над ее рабочим столом висит вырванный из какого-то женского журнала лист, прикрепленный к обоям булавками. Это советы о том, как следует выглядеть, когда садишься за шитье. Когда бабушка впервые прочитала их, она едва не умерла от смеха. Приступая к работе над своим Освободительным платьем, я вспомнила тот листок и те советы.
«Садясь за шитье, старайся выглядеть как можно привлекательнее. Надень чистое платье».
Чистое платье? Неплохо бы. Но я не могла постирать заменявший мне платье полосатый мешок, старалась лишь почаще мочить его в воде, работая в моечном цеху — может, хоть так он станет немного чище? Ну а насчет привлекательности…
Поскольку я была острижена наголо, выполнить следующий совет никакой возможности у меня не было: «Приведите свои волосы в порядок, напудрите лицо, нанесите на губы помаду». Если за пудру сойдет моя шелушащаяся, бледная от недостатка витаминов кожа, то это сделано. А губная помада? Тюбик губной помады стоил в Биркенау две пачки сигарет. Такой тюбик зачастую покупали вскладчину, и каждая совладелица имела право слегка тронуть помадой свои губы, после чего тюбик шел дальше по рукам.
Вообще-то полосатые после этого выглядели ужасно — представьте себе скелет с накрашенными губами! А еще капельку помады женщины растирали у себя на щеках, чтобы выглядеть на проверке более здоровыми, пригодными к работе и не попасть в список. И, наконец, само обладание помадой означало для несчастных то, что они хотя бы отчасти могли вновь ощутить себя нормальными женщинами.
Собственно говоря, по той же самой причине мне так необходимо было иметь платье — чтобы вновь почувствовать себя живым человеком.
В конце автор тех потрясающих советов объяснял, зачем необходимо так тщательно прихорашиваться, собираясь сесть за шитье. Оказывается, для того чтобы не оказаться застигнутой врасплох, если во время работы кто-нибудь неожиданно заглянет к вам в гости или, как это там… «раньше времени возвратится домой с работы ваш муж». Ну, неожиданного возвращения мужа с работы мне опасаться было нечего, хотя другие, гораздо более опасные посетители появиться могли, конечно.
— Вы не попросите кого-нибудь последить за тем, не появятся ли надзирательницы? — спросила я Балку перед тем, как в первый раз приняться за шитье платья.
— На стреме постоять, что ли? — фыркнула Балка. — А меня ты не боишься?
Я замерла, сразу превратившись из хитрой лисицы в испуганную мышку.
— Да я шучу! — громко расхохоталась Балка и хлопнула меня ладонью по спине так, что у меня все кости затряслись. — Видела бы ты сейчас свое лицо! А теперь слушай сюда, маленькая швея, и теперь уже без шуток. Опасаться ты должна не только этих тупых надзирательниц. Среди полосатых тоже всегда может найтись змеюка, которая настучит на тебя, со зла или за пару сигарет. И запомни, если тебя застукают, я тебе ничем помочь не смогу. Не хочу, чтобы меня…
И она жестом нарисовала в воздухе висельную петлю.
* * *
До чего волнующе было снова взять в руки иголку — впервые после того, как Карла раздавила своим сапогом мою руку. К восторгу примешивался страх — а что, если я не справлюсь с шитьем?
Для начала я размяла пальцы, пошевелила ими. Была даже на грани того, чтобы вообще отказаться от своей затеи, но тут мне на помощь пришло одно давно забытое правило моей бабушки: «Каждый стежок приближает к окончанию работы», и этот ее совет оказался для меня намного ценнее, чем вся журнальная заметка о том, как нужно готовиться, собираясь сесть за шитье.