Алая лента

Я ниже пригнула голову, чтобы скрыть улыбку. Балка не говорила бы так восторженно, если бы увидела висящие на бельевой веревке бабушкины панталоны — громадные, мешковатые, похожие на сдувшийся воздушный шар. Но розовые, это правда.

Лучше всего, на мой взгляд, было то, что розовый цвет — великолепное противоядие от войны, он совершенно с ней не сочетается. Вы никогда не увидите диктаторов, выступающих на розовой сцене. И розовые флаги никогда не поднимают над захваченными городами. Ни тайная полиция, ни армии завоевателей, ни садисты-охранники не носят розовую униформу. Они предпочитают другие, более мрачные, зловещие цвета. На самом деле, розовую униформу носят только парикмахеры и мастера в салонах красоты. Но сложно заподозрить их в стремлении захватить мир и устроить геноцид.

Наутро после того, как я закончила шить второе, замечательное Освободительное платье, я сказала об этом Балке, пробегая мимо нее на проверку, и услышала в ответ:

— Покажешь его мне. Сегодня вечером.

В моечном цеху я, как могла, привела себя в порядок — умылась и даже едва начавшие отрастать на голове волосы вымыла. Стоя на вечерней проверке, я представляла себе, как хорошо было бы нанести на кожу пару капель духов, каких-нибудь свежих, легких, с ароматом зеленого яблока, например. Точно не «Синий вечер». Вообразив себя надушившейся, я мысленно влезла в туфли на высоченных каблуках и застегнула у себя на шее невидимое жемчужное ожерелье.

Потом представила, что умываю с душистым мылом лицо, цепляю кольца-серьги и прочие блестящие украшения, а затем наконец надеваю розовое платье. Это мое платье, и только мое. Оно показывает меня такой, какая я есть, а я, поверьте, не настолько тщеславна, чтобы претендовать на роль кинозвезды или знаменитой манекенщицы. Я — это просто я. Так что, возвращаясь в свой барак, я была твердо настроена на то, чтобы надеть платье, быстренько показаться в нем всем желающим, а потом попробовать уговорить Балку, чтобы она спрятала его в своем закутке, оттуда его не посмеют украсть. Короче говоря, на большое количество зрителей я не рассчитывала и аншлага на своем показе не ждала.

Однако оказалось, что наш барак набит полосатыми под завязку. Здесь собрались сотни зрителей и смотрели на меня, а я очень неловко чувствовала себя под их взглядами.

Пришедшие из других бараков женщины вперемежку с обитательницами нашего барака выстроились в две тесные шеренги в проходе. Сидели на верхних ярусах нар. Жались возле дверей.

— Это она? — хмыкнул кто-то, когда я вошла в барак. — А я-то ожидала увидеть шикарный показ мод, как в кино.

Я повернулась, хотела сбежать за дверь, но Балка преградила мне дорогу и грозным тоном сказала:

— Мы хотим видеть твое платье. Немедленно.

Никакого закутка, в котором можно было бы переодеться, здесь не было, поэтому мне пришлось раздеваться прямо посреди барака. Странно, но сейчас я не смущалась так сильно, как в тот раз, когда нас только привезли в Биркенау и мы из нормальных цивилизованных людей превратились в толпу обнаженных, дрожащих от страха и стыда, букашек. Теперь же, даже раздевшись при всех, я продолжала чувствовать себя человеком в полном смысле этого слова, то есть существом, у которого помимо обнаженного тела есть еще разум и сердце.

И тело следовало одеть в специально сшитое для него платье.

— Ох, какая красота! — услышала я, как только надетое через голову платье скользнуло вниз по моим тощим костлявым бокам и расправилось.

Подключились новые голоса.

— Отлично сидит…

— Не слишком облегающее…

— Посмотрите, как юбка колышется!..

— Пояс какой…

— Такое розовое!

Зеркал в бараке не было, и о том, как я выгляжу, мне приходилось судить только по этим восклицаниям. Но если бы меня спросили, как я себя чувствую в своем новом платье, я ответила бы одним только словом: «Волшебно!» Я прошлась, как по подиуму, по проходу барака, внимательно следя за тем, чтобы не налететь на кого-нибудь. В своем воображении я плыла сейчас по Городу Света, и заветная яблоня осыпала меня своими белыми лепестками. Дойдя до дальней стены барака, я остановилась, развернулась. И остановилась.

Молчание. Гробовая тишина.

Она смутила меня и встревожила. Неужели они не понимают, сколько работы было вложено в это платье и в каких условиях оно шилось?

И неужели они не понимают, что это не простое, а совершенно особенное платье с пятью вышитыми пуговками, спускающимися вниз от горла прямо к моему сердцу?

А потом я увидела обращенные ко мне лица. Все они были мокрыми от слез.

Тогда я двинулась назад, на этот раз еще медленнее. Навстречу мне тянулись тонкие, исхудавшие руки. Тянулись, чтобы хоть кончиками пальцев, хоть на мгновение прикоснуться к розовому платью.

В тишине я услышала чей-то шепот:

— Вы еще помните, что на свете есть цвета, такие же, как этот?