Алая река

Нуэн ставит видео на паузу и максимально увеличивает изображение. Оно настолько нечеткое, что нельзя даже установить, к какой расе принадлежит мужчина. Единственное, что понятно, – он крупный. Хотя и это под вопросом – может, громилой мужчина кажется только по контрасту с миниатюрной Кэти Конвей.

Зато четко видна надпись на фуфайке с капюшоном: по правую сторону от «молнии» – «Уайлд», по левую продолжение – «вуд».

Уайлдвуд – курортный городок на Атлантическом побережье, на юге штата Нью-Джерси. Очень популярный. Пожалуй, во всей Филадельфии не найдется человека, не побывавшего в Уайлдвуде. Мы с Саймоном один раз тоже туда вырвались. В таких вот фуфайках может куча народу щеголять. И все-таки фуфайка представляется нам, полицейским, зацепкой.

– Кто-нибудь видел этого типа? – спрашивает Нуэн. Понятно: спросил только для проформы. Не рассчитывая на положительный ответ. Все качают головами.

– Мы отослали копию видеозаписи в отдел расследований Уайлдвуда. Тамошние ребята уже взялись за дело, – продолжает Нуэн. – Сбросим видео и на ваши мобильники. Сегодня же. С тем чтобы вы показывали его, кому сочтете нужным.

Эйхерн благодарит Нуэна, тот собирается уходить. Он уже у двери, когда Джо Ковальчик поднимает руку:

– У меня вопрос.

– Слушаю вас, – отзывается Нуэн.

– Ваше личное мнение – к какой расе принадлежит этот человек? Сколько ему лет? Хотя бы примерно.

Нуэн выдерживает паузу.

– Мне бы не хотелось ставить какие бы то ни было рамки. Из-за них можно упустить истинного преступника. Следите за всеми. И потом, вы же видели – запись очень нечеткая.

Он обращает взоры к потолку. И развивает мысль:

– Впрочем, если вы настаиваете, вот вам общая установка. Этот мужчина – белый, лет ему примерно сорок пять. По крайней мере, львиная доля подобных преступлений совершается белыми мужчинами от сорока до пятидесяти лет.

* * *

Сегодня кенсингтонские улицы тише обычного. Мороз не отпускает, а совсем наоборот. Небо – бледное, ветер – низовой; стоит выйти из машины, и дыхание перехватывает, в груди становится больно.

На улице – только самые стойкие. А еще те, кому позарез нужна доза.

Сворачиваю в переулок. Слева – ряд из шести домов. Их тут называют «заколочос». В смысле, дома заколочены, потому что брошены. Без сомнения, служат приютом для нескольких обездоленных. Представляю себе интерьеры: дряхлая мебель, фотографии на стенах… Какую тоску, должно быть, вызывают в новых обитателях эти остатки чужого благополучия, свидетельства, что всего несколько десятилетий назад здесь жили дружные рабочие семьи! Отцы трудились на текстильной фабрике. Или на металлургическом заводе. Или (если дом очень старый) – занимались рыбной ловлей.

В позапрошлую зиму на соседней заброшенной фабрике случился большой пожар. Полыхнуло, потому что двое замерзающих бездомных вздумали развести огонь в бочке. Один пожарный погиб. С тех пор к списку обязанностей патрульного полицейского прибавился новый пункт: отслеживать, не дымится ли где-нибудь.

* * *

Рация молчит уже целый час. В десять паркуюсь возле заведения Алонзо. Мне требуется кофе.

Выхожу со стаканчиком в руке. Навстречу две девчонки, лет шестнадцати-семнадцати – я и раньше их здесь видела. Идут неспешно, жуют жвачку. Обе – в тряпочных кедах без носков. Прямо дрожь пробирает, как взглянешь. Не пойму, они «работают» или так просто, прогуливаются.

Приблизившись, девушки, вопреки моим ожиданиям, не проходят мимо, демонстративно отвернувшись, и не таращатся на мою форму. Одна из них сразу подступает ко мне с прямым вопросом:

– Про убийства копы знают?

Раньше никто не спрашивал. Видно, слухи уже расползлись.

– Конечно. Расследование ведется. Полагаю, результаты не заставят себя ждать.

Стандартный, давно заученный ответ на подобные вопросы. Я обязана была ответить именно так, даром что мне известно немногим больше, чем этим девчонкам. Ловлю себя на привычном ощущении. Оно неизменно появляется, когда я говорю с Томасом об отце, а еще – в таких вот случаях. Итак, я чувствую себя виноватой, ибо лгу, и в то же время горжусь собой, ибо щажу чувства более слабого. Пусть этот грех – ложь – остается на мне; я его выдержу. И ради сына, и ради этих девчонок.

Вспоминаю про видео.

– Вот, взгляните, пожалуйста.

Достаю сотовый телефон. Действительно, из убойного отдела скинули коротенький ролик. Прокручиваю его перед девушками, ставлю на паузу, когда появляется предполагаемый убийца.

– Вы его, случайно, не знаете?

Обе девушки смотрят с предельным вниманием. И отрицательно качают головами.

В течение смены показываю ролик всем встречным. Похоже, никто нашего подозреваемого не видел. Две-три женщины при появлении Кэти Конвей бормочут что-то невнятное – не иначе, осознают собственную незащищенность, высокую вероятность того, что участь Кэти могла (и может) постигнуть любую из них.

* * *

Уже перед концом смены, около четырех, замечаю Полу Мулрони, которая до сегодняшнего дня где-то пропадала. Наконец-то она рассталась с костылями. Стоит, прислонясь к стене заведения Алонзо, курит.