Алая река

Томас находился в отделении интенсивной терапии для новорожденных, а я только и ждала, когда его можно будет увезти. Несколько месяцев я готовила, планировала для Томаса другую, лучшую жизнь. Одну из спален порт-ричмондского дома (ту, где жила Кейси) я переделала в уютную, позитивную детскую. Интерьер был в спокойных и в то же время солнечных тонах – я надеялась, они станут цветовой прелюдией к будущему счастью моего мальчика. Цитаты из своих любимых книг я поместила в рамки и развесила по бледно-лимонным, размыто-оранжевым и нежно-бежевым стенам. Сами книги были давно куплены. Все сказки, все истории, которые читали моим ровесникам – но только не мне, – я собрала в детской. И дала себе слово: мой сын не ляжет спать без доброй сказки, он выслушает ее столько раз, сколько захочет. Никогда не наскучит мне читать Томасу на сон грядущий.

С Саймоном я уже не общалась. Но мы заключили соглашение. Саймон отказывается от всех прав на Томаса, но остается в его жизни. Так он сам хотел. (На мой вопрос: «Зачем тебе Томас?» он с гордостью ответил: «Всегда довожу до конца начатое».) Я сказала: «Отлично, тогда обеспечь Томасу достойное образование. С остальным я и сама справлюсь».

Он кивнул. Юридически мы ничего не оформляли.

Устное наше соглашение держалось на обоюдных угрозах. Я клялась, что в случае чего сообщу куда следует о том, как начиналась наша с Саймоном связь. Тот клялся, что потребует опекунства над собственным сыном, что отберет у меня Томаса.

Словом, мы были честны друг с другом.

Каждый месяц я получала чек. Плата за детский сад в Спринг-Гарден, и ни цента больше. В обмен, так же ежемесячно, Саймон забирал Томаса на целый день. Поначалу тот дичился, но очень быстро общение с отцом, да еще не дома, а где-нибудь в музее, парке или кафе, стало для него праздником. Томас предвкушал каждую встречу недели за две, а то и за три, и потом еще долго делился со мной впечатлениями.

Кого мы не включили в соглашение, так это Кейси.

* * *

С сыном расставаться Кейси никак не желала. В родильной палате клялась, что завяжет. Навсегда. Насовсем. Но факты были красноречивее клятв. Баллы по шкале Финнегана[25] у Томаса зашкаливали; клинические проявления НАС, вызванные огромными дозами и разнообразием наркотиков, которые употребляла Кейси, были кошмарны.

Вполне ожидаемо, Томаса на сутки забрали органы опеки. Суток им хватило, чтобы выявить ближайших родственников. Назавтра они позвонили – бабушке и мне.

– Ты рехнулась, Мики, – повторяла Ба. – Не понимаешь, во что ввязываешься. В курсе вообще, каково растить ребенка одной?

Но я уже все решила.

– Да, – сказала я социальному работнику. – В моем доме места для малыша достаточно.

* * *

Сначала я планировала оформление полной опеки, но мы с Сарой Хименес сошлись на том, что лишать Кейси родительских прав не следует. Надо, фигурально выражаясь, оставить дверь открытой: если она завяжет – пожалуйста, пускай навещает сына. Однако, по моей просьбе, Сара потребовала особой оговорки: Кейси нельзя видеться с Томасом, пока та не пройдет особые тесты на наличие наркотиков в организме.

Прошла ли она хоть один такой тест? Нет. Возмущалась ли, пыталась ли вернуть себе права на посещения? Да. Неоднократно. К сыну ее не пустили ни разу. В итоге я все-таки получила полную опеку. Суд постановил, что это в интересах ребенка; решение, которое далось бы легко каждому ответственному судье.

Ответственность – вот ключевое слово; у меня-то ее предостаточно. Плюс моральные устои. Плюс трезвый образ жизни. Плюс собственное жилье. Плюс стабильная работа. Все шансы, что сын Кейси – то есть теперь уже мой сын – получит хорошее образование.

* * *

Начальству и Трумену я сказала, что усыновила ребенка.

Вопросов мне не задавали. Даже Трумен, с которым я на тот момент работала уже пять лет, – и тот сказал лишь: «Поздравляю». Правда, еще подарок притащил – целую сумку детских одежек и книг, выбранных с трогательной тщательностью. Наверняка кучу времени потратил. Я ответила почтовой открыткой со словом «Спасибо».

* * *

Когда речь идет об отпуске по уходу за ребенком, патрульно-постовая служба особо не расщедрится. Пособие, во всяком случае, платить не будут. Правда, за новоиспеченным родителем шесть месяцев сохраняется рабочее место – а это лучше, чем ничего. Мне удалось кое-что скопить, и я прикинула: дома посижу три месяца и одну неделю. А потом придется отдать Томаса в ясли.

Первые месяцы были тяжелейшими в моей жизни. Никому не пожелаю круглосуточного ухода за младенцем, тем более – за младенцем, который появился от матери, употреблявшей все без разбору, как моя сестра. Но именно этот крест я себе и выбрала. Никакой поддержки, никакой помощи – ни физической, ни моральной, ни финансовой. Всё – сама.

В отделении интенсивной терапии Томас находился на морфине.

Забирала я его заодно с рецептом на фенобарбитал.