Алая заря

Всмотревшись внимательно, человек, обладавший смелой фантазией, решался сделать предположение, что художник хотел изобразить не что иное, как садок с кольчатыми червями, которые в народе называются просто пиявками.

Кровопускание! Пиявки! Трудно передать, сколько ассоциаций медико–хирургического свойства вызывали эти тонко исполненные картины.

По другую сторону входной двери прямо на стекле черными буквами была выведена следующая надпись:

«РЕБОЛЬЕДО,

ЭЛЕКТРОМЕХАНИК

Установка и ремонт электропроводки,

звонков, электромоторов, динамомашин.

Вход с парадного».

И, чтобы у заказчика не оставалось места для сомнений, нарисованная рука повелительным жестом указывала на дверь — предусмотрительность несколько излишняя, ибо в доме была одна–единственная входная дверь.

Все три балкона этого дома, расположенные очень низко, имели форму почти правильных квадратов и были сплошь заставлены цветами. На среднем балконе перекинутое из окна зеленое жалюзи, еще не доходя до перил, натыкалось на доску, положенную перпендикулярно фасаду; край жалюзи, таким образом, неплотно прилегая к балконной решетке, оттопыривался, что давало возможность увидеть прилаженную там вывеску, гласившую:

«ДАЮ УРОКИ ВЫШИВАНИЯ»

Вход в дом начинался довольно широким коридором; в глубине его была дверь, через которую можно было попасть во внутренний двор, а сбоку виднелась грубо сработанная лестница из сосновых досок, звучавшая гулким эхом, стоило только коснуться ее ступенек.

Обычно в этой части улицы было безлюдно; только по утрам здесь проезжало несколько колымаг, груженных огромными каменными плитами, да повозок со строительным мусором; затем улица снова затихала. В дневные часы тут изредка можно было увидеть двух–трех прохожих весьма подозрительного вида; иногда забредал сюда старьевщик, пристраивался у подножия каменного креста и принимался с невозмутимым спокойствием разбирать свои трофеи; проходили женщины с кошелками в руках; случалось, выходил в эту часть города охотник, промышлявший с ружьем по окрестным полям и пустошам.

С наступлением вечера на площадь высыпали мальчишки, закончившие уроки в местной школе, возвращались домой рабочие из Третьего склада, и уже совсем в сумерки, когда угасал красный свет заката, а в небе зажигались блестящие звезды, улица наполнялась печальным и нежным перезвоном колокольчиков бредущего с поля козьего стада.

Однажды, в один из апрельских вечеров, в мастерской Ребольедо между механиком Перико и Мануэлем происходил такой разговор.

— Ты сегодня никуда не пойдешь? — обратился Перико к Мануэлю.

— Кто же выходит в такую погоду? Видишь, опять дождь собирается.

— И то правда,

Мануэль подошел к окну. Небо заволокло тучами, кругом было серо. Дым, валивший из высокой фабричной трубы, почти сплошь окутал красную кирпичную башню и аспидный купол церкви.

Площадка перед церковью Скорбящей богоматери была покрыта грязью, проезжая часть улицы Магеллана, размытая дождем и изрезанная колесами, поблескивала водой, заполнявшей глубокие колеи.

— Как поживает Сальвадора? — спросил Перико.

— Хорошо.

— Ей лучше стало?

— Да. Пустяки… теперь все прошло… просто был обморок.

— Слишком много работает,

— Да. Слишком. Я ей говорил — не слушает.

— Скоро вы разбогатеете, Зарабатываете много, тратите мало.

— Какое там! Это еще не известно.

— Будто уж не известно.

— Правду говорю. Конечно, кое–какие деньжата у моих женщин припрятаны, но сколько — я не знаю точно. Чтобы завести какое–нибудь дело, вряд ли хватит.

— Ну, а что бы ты сделал, если бы у тебя были деньги?

— Если бы у меня они были! Я снял бы типографию.

— А как Сальвадора к этому относится?

— Одобряет. Она женщина энергичная и верит, что всего можно достигнуть — было бы желание да терпение. Стоит ей узнать, что где–то продается машина или сдается помещение, она тут же посылает меня смотреть. Но до этого пока еще далеко. Со временем, может быть, обзаведемся.

Мануэль продолжал рассеянно смотреть в окно, а. Перико с любопытством разглядывал товарища. Начался дождь; первые крупные капли запрыгали по черным лужам словно рассыпавшиеся светлые стальные бусины; скоро сильный порыв ветра разорвал облака, выглянуло солнце, и в комнате посветлело, потом тучи снова заволокли небо, и в мастерской Перико Ребольедо стало совсем темно.

Мануэль следил взглядом, как меняются очертания густого дыма, выдыхаемого фабричной трубой; иногда он вырывался клубами и, вытягиваясь в длинную ленту, прочерчивал на сером небе косую черную линию; иногда слабая струя его едва сочилась, словно вода из потерявшего силу источника, и стекала вниз по стенкам трубы; иногда он столбом взмывал в небо, пока яростный порыв ветра не разрывал его в клочья, далеко разбрасывая их по всему необъятному пространству.