Алави его светлости

— Заново п-прочитать? — заикнулась от страха и попятилась, но куда пятиться-то, если позади аналой.

— Да ладно тебе трястись, как лань. Садись, поговорим.

И по лавочке рядом с собой похлопал. Отрицательно помотала головой, совершенно точно не желая к Богу идти. Разбудила. И что мне теперь с ним делать? Что-то он мною не сильно доволен. Я тут только что, можно сказать, богохульством занималась!

— Садись, Софья, не зли Бога!

Села. На пол. Поняла, что промахнулась, засеменила к Богу и села на самый край лавочки, подальше от него.

— Ближе.

Подвинулась на полупопицу.

— Ближе, Софья.

На еще одну.

— Ближе! — на этот раз подвинул сам, силушкой своей магической. Так, что я оказалась совсем рядом и, при желании, могла потрогать. Желания не было. Замерла, хлопая глазами и чувствуя положенный священный ужас. Мужчина в белом весь светился, а ощущение рядом с ним такое, словно оказалась около шаровой молнии: воздух остро пахнет озоном, слегка трещит и вибрирует.

— Это из-за моей силы. Представляешь, насколько я силен?

— Очень? — сказала тихо-тихо.

— Очень, Софья, — он усмехнулся. — Да расслабься ты, расслабься. Уйдешь отсюда живой.

Ну, если сам Зорин обещает… Немного осмелела.

— Вы простите, что я… я…

— Брось. Эту книгу писали так давно, что даже я не помню, зачем. Перепишем. Времени у нас достаточно. Теперь, когда ты здесь, нам многое предстоит сделать.

— Нам? Так вы проснулись? Можно Ноэлю сообщить радостную весть?

— Проснулся? — удивился Зорин. — Ах, это. Видишь ли какое дело, Софья. К вопросу о моей силе. Никто, ни единая живая душа, ни единый бог даже первого пантеона не способен видеть или слышать меня.

— Но я же вижу! И слышу! А я… я не Бог! Ни капельки.

— Тут ты ошибаешься, — лукаво улыбнулся Зорин и склонился ближе, сообщая, словно по секрету: — Ты — часть моей магии. Как и твоя прапрабабушка — Таяна. Хранительница равновесия Вёрджила. Я все время был здесь, но повлиять на события мира не мог. Когда-то давно мы с Торином, создавая Вёрджил, договорились о невмешательстве в дела верджилийцев напрямую, — он закинул локти на спинку лавки и мечтательно задумался. — Хорошие были времена. Тогда-то и создали мы из магии своей хранительниц равновесия, которые видели нас, слышали, и были способны провести в жизнь нашу волю. Записав ее в книге.

Он кивнул на толстенный фолиант и задумался.

— Как уже говорил — у нас много дел. Но сперва хочу сделать тебе подарок.

— Мне? За что?

— Просто так. Просто, да не просто. Желание выбирай с умом.

— Желание?

Премия «тормоз года» достается Софье Фавиной.

— Одно желание. Любое! Я исполню. С твоей помощью, разумеется.

— Любое-любое?

— Бог я или нет?

— Надо подумать, — я поднялась.

Раз такое дело, выбрать с умом надо. Это должно быть что-то очень и очень важное. Для себя загадывать точно не стану — слишком мелкий масштаб. А для кого? О! Для бабакозы, например. Как вспомню ее историю, о том, что она в детстве плакала, глядя на себя в зеркало, так сердце кровью обливается. Попрошу сделать бабакозу человеком! Стоп. А что, если она не хочет? И почему только бабакозу? А мужика ее козла козлом оставить? Остальные-то чем хуже?

— А почему вы Вёрджил взорвали?

— Это долгая история. Расскажу в другой раз. Сейчас твое желание. Хочешь стать богиней первого пантеона? Собственную планету? Стать президентом России?

Я усмехнулась.

— Нет. Все это мне без надобности. Я хочу, чтобы вы восстановили Вёрджил, а всем бабакозам и прочим смешенцам дали право выбрать бабы они или козы. Ну, люди они или животные. Это же вам по силам?

Бог как-то странно улыбнулся, затем кивнул и протянул мне мерцающее золотое перо.

— Иди к книге и пиши.

Раскрыла фолиант на последней странице, записывая повеление Зорина. Казалось бы, простое желание, а на него пришлось целых пятнадцать страниц потратить. Видимо, взорвать планету дело тоже не трех минут, да и все случившееся, я имею в виду, глазастые лягушки, бабакозы и прочее — не случайный выброс энергии, а вполне себе закономерность. Спланированная и до мелочей продуманная. Когда я поставила последнюю точку, рука уже онемела от напряжения. Золотые буквы, ложившиеся непонятными верджилийскими божественными закорючками, мгновенно впитывались в плотную бумагу и становились черными.

— Все.

— Нет. Не все, — хитро продолжил Бог. — Эти изменения случатся постепенно, как ты поняла. В течение ближайших месяцев. Верджилийцы должны осознать их, прочувствовать и сделать собственный выбор. Но кое-что я добавлю от себя лично. И это случится завтра утром.

И он начал диктовать. Сначала я писала, ровно две строчки, а потом остановилась и посмотрела на Зорина.

— Пиши, Софья, пиши.

— Но… Как же свобода воли и все такое?

— Воля ни в коем случае не нарушена.

Я подумала: а что, и правда. Благодарно улыбнулась Богу и принялась писать с утроенным энтузиазмом.

Когда выходила из храма, было уже темно. Я устала донельзя, от голода кружилась голова, а рука почти не двигалась. Шутка ли — столько написать?

— Как все прошло?

— Замечательно, замечательно, — таинственно произнесла я, ничуть не возражая против того, чтобы с лестниц меня спустили на руках.