Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1

умел меня попросту обласкать словами, всею манерой

со мной держаться, успокоить и отходить от во мне на­

зревающих вспышек и запальчивых взрывов. Тут он

стал эмпирически нужен мне. И он это знал: охотно во­

зился со мной заболевавшим себе самому поставленной

проблемой: в душе моей стояло совершенно конкретное

порывание прийти к мистерии, обряду, своего рода тра­

пезе душ, и потому я себе самому выдвигал задачу, по­

стоянно уводящую меня от пути художественного творче­

ства в направлении к «мистерии»; «мистерия» подмени­

лась хором «аргонавтов», «орхестрой», не имеющей ни

общественности, т. е. широких слоев, вовлеченных в ин­

тересы, нас связывающие, ни подлинной церковности:

* О котором Л. Семенов в эпоху своего толстовства и ухожде-

ния в секту сказал непосредственно после своего свидания с Тол­

стым: «Я не знаю, кто больше — Лев Толстой или этот епископ».

( Примеч. А. Белого. )

** втроем или вчетвером ( фр. ) .

258

«орхестра» разлагалась тем, что новое, нас соединяющее,

было в каждом лишь искрой, а прошлое, ветхое, из кото­

рого каждый приподнимался к «Арго», перевешивало

своим грузом грядущее, которое виделось ведь зарею.

Атмосфера разрывалась: что общего в самом деле

было между нами, из каких разных сфер мы подошли

друг к другу? Прошлое Эллиса — финансовое право,

Маркс, одно время профессор Озеров и агитационная марк­

систская деятельность в студенческих кругах. Прошлое

мое — студент-естественник из исконного профессорского

круга; А. С. Петровский — сын редактора «Московских

ведомостей», общавшийся некогда с А. А. Тихомировым,

Говорухой-Отроком, впоследствии атеист, любивший

К. Леонтьева, Страхова, Розанова; Э. К. Метнер — сначала

славянофильствующий гётеанец, потом германофильст-

вующий гётеанец же; С. М. Соловьев — «соловьевец»

par excellence; * П. H. Батюшков — теософ; М. А. Эр­

тель — оставленный по истории при Герье, примкнувший

с одного бока к нам; П. И. Астров — увлекающийся про­

поведью священника Петрова в девятьсот четвертом году,

в то время судебный следователь и будущий мировой

судья, затаскивающий порой на наши шумные юные за­

седания из городской думы своего брата Н. И. Астрова

(будущего деникинского министра), который приходил,

как он выражался, погреться в умственных разговорах

после практической деятельности; В. П. Поливанов —

поэт, шекспирист, недурно играющий, не то ницшеанец,

не то байронист; В. В. Владимиров — художник, овеян­

ный веяниями «русского стиля» и музыкой Римского-

Корсакова; М. И. Сизов — не то поэт, не то аскет, сту­

дент-естественник, занимающийся физиологией и почита­

тель буддистского трактата; Н. И. Петровская — мету­

щаяся туда и сюда; Г. А. Рачинский — советник губерн­

ского правления и бывший член редакционного комитета

журнала «Вопросы философии и психологии»; Н. П. Ки­

селев — бездна начитанности, знаток поэзии трубадуров

и средневековья, трактатов по оккультизму, впоследствии

почтенный музеевед, мечтающий о каталоге всех катало­

гов. Что было общего в нас? Мозаика профессий, устрем­

лений, вкусов, однако, как-то уживалась вместе, но —

в искре, в мгновении, в «неуловимом», чтобы тотчас же

угаснуть, заваленной шумными разговорами. Нет, скорее,

* по преимуществу ( фр. ) .

10*

259

«аргонавтическое общение» было проходным двором,

станцией, где мы зажигались общением, чтобы безвоз­

вратно разойтись в будущем.

Действительно, как прошлое наше было различно, так

различно оказалось и будущее: ныне Эллис — католик,

чуть ли не иезуит, С. М. Соловьев — священник, побы­

вавший в православии и в католичестве, А. С. Петров­

ский, Сизов и я — антропософы, Э. К. Метнер — где-то

профессорствует в Цюрихе, Эртель — ставший одно время

чуть ли не оккультным учителем, ныне канул в Лету

забвения. Эта разность прошлого и разность будущего

мучительно чувствовались в девятьсот четвертом году,

как назревающий диссонанс, разрывающий наши «арго-

навтические» чаяния. И в этих диссонансах разрывался

я, как Дионис, сошедший в этот хаос, чтобы извлечь из

него музыкальный звук «мистерии», пытаясь подслушать

в хоре противоречивых мнений совершенно новую про­

блему общественности, новую коммуну.

А. А. был глубоко чужд конкретностям моей тогдашней

московской деятельности: быть сплотителем и организа­

тором «аргонавтической» волны символизма. Он видел:

все тут трещит по швам; он — понимал, что я это слышу

и страдаю. С нежностью входил он во все мои москов­

ские устремления, не для них самих, а ради меня, кото­

рого уже к концу этого месяца он полюбил и почувство­

вал братом. Он видел мой разрыв между христианством

и ницшеанством и понимал меня насквозь ради меня.

Именно в ту пору в моей душе бывали горькие взрывы.

Однажды он ответил мне на письмо и стихотворение,

написанное вскоре после его пребывания в Москве, сти­

хами:

Так, я знал, и ты задул яркий факел, изнывая в дымной

мгле...

Молчаливому от муки шею крепко обниму...

Неразлучно будем оба клятву Вечности нести;

Поздно встретимся у гроба на серебряном пути...

И тогда в гремящей сфере небывалого огня

Светлый меч нам вскроет двери ослепительного дня.

Помнится мне характерный вечер в книгоиздательстве