Читаем Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 2 полностью

уменьшилось. Сегодня в студию, кроме меня, никто не

пришел.

Я уныло бродил по серой промозглой комнате. Тоскли­

во глядеть на высокие стулья, аккуратно расставленные

вдоль обширного стола. Кожа со стульев давно ободрана,

торчат пружинки, мочала, клочки холста. Зеленое сукно

со стола тоже содрано, и стол такой, словно на него бро­

шена большая ветхая промокашка, вся в зеленых черни­

лах 1.

На столе ведомость для лекторов. Среди них —

А. Блок.

В дни, когда по расписанию Блок должен читать лек­

цию, я повторяю его стихи, которые давно знаю наизусть.

Меня считают недурным «декламатором». Ах, если б уда­

лось продекламировать ему какое-либо, хоть самое кро¬

шечное стихотворение! Но где там! Не хватает смелости.

И к тому же Блок стал появляться редко: говорят, при­

хварывает.

Невысокий человек медленно идет по коридору. В ру­

ках у него тонкое пальто, с плеча свисает кашне. Я мгно­

венно узнаю его: по шаткому биению своего сердца. Блок!

Кажется по выражению его сухого, темного и несколько

надменного лица, что его терзает большая скрытая

мысль, которую ему хочется высказать именно сегодня.

«Какая жалость: нет слушателей!» — думаю я.

— Никого? — говорит Блок, оглядывая комнату.

— В о с с т а н и е , — отвечаю я извиняюще.

— А вы?

— Я секретарь студии.

— И слушатель?

Он глядит на меня задумчиво, и взор его говорит:

«Это хорошо, что вы остались на посту поэзии. Поэзия,

дорогой мой, не менее важна, чем склады с порохом, на­

пример».

И он вдруг спрашивает:

— Разрешите прочесть лекцию вам?

403

Я важно сажусь на другой конец стола; пространство

между нами, кажется мне, еще более увеличивает силу

того события, которое происходит.

Блок раскрывает записки и читает медленно, не спе­

ша, постепенно разгораясь. Он читает о французских ро­

мантиках, и каждое слово его говорит: «Они были пре­

красны, несомненно, но разве мы с вами, мой молодой

слушатель, менее прекрасны? Мы, вот здесь сидящие, в

холодной сырой комнате, за тусклыми, несколько лет не

мытыми стеклами?»

Я киваю головой каждому его слову и про себя гово­

рю: «Мы с вами достойны звания людей!» Он мне возра­

жает: «Но разве мы одни? Нас множество, мой молодой

друг!» И я покорно ему отвечаю: «Да, нас множество.

Мы т р у д и м с я » . — «И ведь правда, какой у нас отличный,

прозрачно прекрасный труд! И как я люблю его. А вы?»

По расписанию Блок должен был читать час.

Через сорок минут после начала он позволил себе

немножко передохнуть. Отодвинув в сторону записки, он,

поеживаясь, поднялся.

— Однако у вас тут холодновато.

— И сыро.

Он читал еще сорок пять минут. Я заметил, что чер¬

нила в нашей чернильнице замерзли. Как же будет рас¬

писываться Блок? Взяв чернильницу в руки, я отогрел

чернила. Блок расписался в ведомости, и я был очень

доволен, что чернил на его перо собралось достаточно.

Блок, молча пожав мою руку, медленным шагом покинул

комнату.

Вскоре после Блока поспешно вбежал критик Клейн-

борт, в свое время довольно известный.

— Никого? — спросил он.

— Н и к о г о , — ответил я и тут же добавил не без гор­

дости: — Только что Александр Блок мне одному прочел

лекцию о французских романтиках.

— Ну, он читает о романтиках, а я вам о рус­

ском реализме. Будем-ка реалистами. Давайте ведо­

мость! — Он расписался и, возвращая мне ведомость,

сказал: — А там, где стоит час, поставьте, что я вам чи­

тал два часа. Не все ли равно? Во время восстания, если

я вам и двадцать часов подряд буду читать о реализме,

вы ничего не поймете.

...Блок, Горький, Есенин, Кончаловский — какие учите­

ля и спутники гибкого и грозного мужества наших дней!

404

БОРИС ПАСТЕРНАК

ИЗ ОЧЕРКА «ЛЮДИ И ПОЛОЖЕНИЯ»

Я имел случай и счастье знать многих старших поэ­

тов, живших в Москве — Брюсова, Андрея Белого, Хода­

севича, Вячеслава Иванова, Балтрушайтиса. Блоку я

впервые представился в его последний наезд в Москву,

в коридоре или на лестнице Политехнического музея, в

вечер его выступления в аудитории музея. Блок был

приветлив со мной, сказал, что слышал обо мне с лучшей

стороны, жаловался на самочувствие, просил отложить

встречу с ним до улучшения его здоровья.

В этот вечер 1 он выступал с чтением своих стихов в

трех местах: в Политехническом, в Доме печати и в Об­

ществе Данте Алигьери, где собрались самые ревност­

ные его поклонники и где он читал свои «Итальянские

стихи».

На вечере в Политехническом был Маяковский. В се­

редине вечера он сказал мне, что в Доме печати Блоку

под видом критической неподкупности готовят бенефис,

разнос и кошачий концерт. Он предложил вдвоем отпра­

виться туда, чтобы предотвратить задуманную низость.

Мы ушли с блоковского чтения, но пошли пешком,

а Блока повезли на второе выступление в машине, и по­

ка мы добрались до Никитского бульвара, где помещался

Дом печати, вечер кончился и Блок уехал в Общество

любителей итальянской словесности. Скандал, которого

опасались, успел тем временем произойти. Блоку после

чтения в Доме печати наговорили кучу чудовищностей,

не постеснялись в лицо упрекнуть его в том, что он

отжил и внутренне мертв, с чем он спокойно соглашался.

Это говорилось за несколько месяцев до его действитель­

ной кончины.

405

Перейти на страницу:

Все книги серии Серия литературных мемуаров

Ставка — жизнь.  Владимир Маяковский и его круг.
Ставка — жизнь. Владимир Маяковский и его круг.

Ни один писатель не был столь неразрывно связан с русской революцией, как Владимир Маяковский. В борьбе за новое общество принимало участие целое поколение людей, выросших на всепоглощающей идее революции. К этому поколению принадлежали Лили и Осип Брик. Невозможно говорить о Маяковском, не говоря о них, и наоборот. В 20-е годы союз Брики — Маяковский стал воплощением политического и эстетического авангарда — и новой авангардистской морали. Маяковский был первом поэтом революции, Осип — одним из ведущих идеологов в сфере культуры, а Лили с ее эмансипированными взглядами на любовь — символом современной женщины.Книга Б. Янгфельдта рассказывает не только об этом овеянном легендами любовном и дружеском союзе, но и о других людях, окружавших Маяковского, чьи судьбы были неразрывно связаны с той героической и трагической эпохой. Она рассказывает о водовороте политических, литературных и личных страстей, который для многих из них оказался гибельным. В книге, проиллюстрированной большим количеством редких фотографий, использованы не известные до сих пор документы из личного архива Л. Ю. Брик и архива британской госбезопасности.

Бенгт Янгфельдт

Биографии и Мемуары / Публицистика / Языкознание / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

14-я танковая дивизия. 1940-1945
14-я танковая дивизия. 1940-1945

История 14-й танковой дивизии вермахта написана ее ветераном Рольфом Грамсом, бывшим командиром 64-го мотоциклетного батальона, входившего в состав дивизии.14-я танковая дивизия была сформирована в Дрездене 15 августа 1940 г. Боевое крещение получила во время похода в Югославию в апреле 1941 г. Затем она была переброшена в Польшу и участвовала во вторжении в Советский Союз. Дивизия с боями прошла от Буга до Дона, завершив кампанию 1941 г. на рубежах знаменитого Миус-фронта. В 1942 г. 14-я танковая дивизия приняла активное участие в летнем наступлении вермахта на южном участке Восточного фронта и в Сталинградской битве. В составе 51-го армейского корпуса 6-й армии она вела ожесточенные бои в Сталинграде, попала в окружение и в январе 1943 г. прекратила свое существование вместе со всеми войсками фельдмаршала Паулюса. Командир 14-й танковой дивизии генерал-майор Латтман и большинство его подчиненных попали в плен.Летом 1943 г. во Франции дивизия была сформирована вторично. В нее были включены и те подразделения «старой» 14-й танковой дивизии, которые сумели избежать гибели в Сталинградском котле. Соединение вскоре снова перебросили на Украину, где оно вело бои в районе Кривого Рога, Кировограда и Черкасс. Неся тяжелые потери, дивизия отступила в Молдавию, а затем в Румынию. Последовательно вырвавшись из нескольких советских котлов, летом 1944 г. дивизия была переброшена в Курляндию на помощь группе армий «Север». Она приняла самое активное участие во всех шести Курляндских сражениях, получив заслуженное прозвище «Курляндская пожарная команда». Весной 1945 г. некоторые подразделения дивизии были эвакуированы морем в Германию, но главные ее силы попали в советский плен. На этом закончилась история одной из наиболее боеспособных танковых дивизий вермахта.Книга основана на широком документальном материале и воспоминаниях бывших сослуживцев автора.

Рольф Грамс

Биографии и Мемуары / Военная история / Образование и наука / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное