Читаем Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 2 полностью

Он искал их в политике, в повседневном быту, в технике

и научных открытиях, в спорте и в искусстве. Вот почему

все, что он писал даже в самые ранние годы, могло бы

иметь эпиграфом его же собственные слова: «Я слушал,

и я услыхал». Отсутствие этого внутреннего слуха у дру­

гих всегда угнетало Блока.

— Вы только представьте с е б е , — сказал он в одно из

наших последних с в и д а н и й , — встретился я только что с

О. 21 и в разговоре с ним упомянул, между прочим, что

народ против духовной культуры, которая дается ему как

подачка, а отсюда против значительной части прошлого.

О., обычно такой мягкий, вдруг рассердился на меня. Мне

всегда стыдно своих незаслуженных удач, стыдно потому,

что я принадлежу не к народу, которому все дается с тру­

дом, а к интеллигенции, которой все это достается легче.

* * *

Когда я приходил к Блокам, Ал. Ал. почти всегда бы­

вал один, и лишь изредка при наших беседах присутство­

вала Любовь Дмитриевна.

Из посторонних, и то в «именинные» дни, я встречал

у них Е. П. Иванова, В. А. Пяста и Г. И. Чулкова. Очень

часто бывали у Блоков его мать и тетка М. А. Бекетова.

Мне почему-то особенно запомнился день именин са­

мого Блока, 30 августа, когда Л. А. Дельмас прислала

цветы и Ал. Ал., сконфуженно читая ее письмо, старался,

но не мог скрыть своего смущения.

Весь этот день Блок, хоть и усталый от ночной рабо­

ты, был неузнаваем. Словно прежняя радость вернулась

к нему. Он подтрунивал над Любовью Дмитриевной и

очень мягко, в шутливой форме за что-то отчитывал «бед­

ного» Женю Иванова. Когда гости ушли, Ал. Ал. возоб­

новил уже ставший обычным для нас разговор, и я про­

сидел у него до позднего часа.

171

Основную мысль нашей тогдашней беседы Ал. Ал. за­

писал в своем дневнике, причем отметил в своей записи,

что надо обдумать то, о чем я говорил ему 22.

Наш разговор касался некоторых настроений тогдаш­

ней молодежи, напоминавших отчасти, как мне казалось,

настроения декабристской молодежи двадцатых годов

прошлого столетия. Я считал, что в формировании этих

настроений большую роль сыграла поэзия Блока, о чем

как-то и сказал ему. Мои слова вызвали в нем тревогу.

Сперва он как будто согласился со мной или, вернее, же­

лая до конца выслушать мои доводы, не высказывал

своего мнения открыто.

Но потом все-таки изложил свою точку зрения:

— Вы говорите, декабризм, романтика двадцатых го­

дов... Вот и Купреянов * указывал мне на то же. Но у

него это кастовое. А у вас? Пусть это, может быть, даже

и типично для коллективного портрета определенных кру­

гов... Все же, согласитесь сами, не слишком ли много

здесь беспочвенного эстетизма? И, наконец, разве в этом

состоит задача нашего времени? Нет, вы решительно не

правы, и я обязан возразить вам.

Приближалась ночь. Я хотел спать, но Ал. Ал. все

продолжал говорить, причем в его словах уже звучали

резко осуждающие нотки. Чувствовалось, что Блок твер­

до сознает свою личную ответственность и ему хочется

поэтому выговориться до конца.

Ссылка на Купреянова лишь подтверждала сказанное,

так как Ал. Ал. его весьма ценил, рано почувствовал в

нем подлинного художника и особенно внимательно при­

слушивался к его высказываниям о событиях, так как Куп¬

реянов в то время был на военной службе, а Блока осо­

бенно интересовали настроения именно в военных кругах.

Блок закурил, молча походил по комнате, а затем,

остановившись, продолжал:

— Людям моего поколения, пережившим в сознатель­

ном возрасте то, что пришлось пережить и вам, не за­

быть многого... А все эти «уходы» — но что иное, как же­

лание «забыться», закрывание глаз. И я думаю, нам сле­

довало бы, перестав «по-барски» мечтать, смело и открыто

взглянуть в глаза правде. Лично я уже не испытываю

* Купреянов Николай Николаевич, даровитый молодой худож­

ник, умерший в 1933 году. Блок был с ним в дальнем родстве (по

отцу), о чем, вероятно, не подозревал. ( Примеч. М. Бабенчикова. )

172

страха перед правдой и не боюсь торжества нового, так

как хорошо знаю, что это новое, вы увидите, будет

совершенно иным — не Романовым, не Пестелем, не

Пугачевым 23. Его создаст сам державный народ, един­

ственно способный обеспечить себе действительно светлое

будущее.

Весь этот ночной разговор настолько врезался в мою

память, что я, вернувшись домой, тотчас же бегло запи­

сал его.

На следующее утро, когда мы встретились с Блоком,

он заговорил со мной о совершенно посторонних вещах и

только раз, язвительно усмехнувшись, спросил:

— А вас не очень задела моя вчерашняя жестокость?

Прошло еще несколько дней, в течение которых, бесе­

дуя с Ал. Ал., мы не касались нашей, ставшей уже ос­

новной, темы.

Наконец, 4 сентября, в тот самый день, когда Блок за­

писал в своем дневнике: «Если что-нибудь вообще будет,

то и я удалюсь в жизнь, не частную, а «художническую»,

умудренный опытом и «пообтесанный», — я был снова у

Ал. Ал. Блок казался более утомленным, чем в предыду­

щие дни, но его все же тянуло к продолжению разговора.

— Ну, хорошо, декабризм, говорите в ы , — начал он

прерванную б е с е д у , — а вот шестидесятые — семидесятые

годы? Или вы их выкидываете совсем? Это большая ошиб­

Перейти на страницу:

Все книги серии Серия литературных мемуаров

Ставка — жизнь.  Владимир Маяковский и его круг.
Ставка — жизнь. Владимир Маяковский и его круг.

Ни один писатель не был столь неразрывно связан с русской революцией, как Владимир Маяковский. В борьбе за новое общество принимало участие целое поколение людей, выросших на всепоглощающей идее революции. К этому поколению принадлежали Лили и Осип Брик. Невозможно говорить о Маяковском, не говоря о них, и наоборот. В 20-е годы союз Брики — Маяковский стал воплощением политического и эстетического авангарда — и новой авангардистской морали. Маяковский был первом поэтом революции, Осип — одним из ведущих идеологов в сфере культуры, а Лили с ее эмансипированными взглядами на любовь — символом современной женщины.Книга Б. Янгфельдта рассказывает не только об этом овеянном легендами любовном и дружеском союзе, но и о других людях, окружавших Маяковского, чьи судьбы были неразрывно связаны с той героической и трагической эпохой. Она рассказывает о водовороте политических, литературных и личных страстей, который для многих из них оказался гибельным. В книге, проиллюстрированной большим количеством редких фотографий, использованы не известные до сих пор документы из личного архива Л. Ю. Брик и архива британской госбезопасности.

Бенгт Янгфельдт

Биографии и Мемуары / Публицистика / Языкознание / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

14-я танковая дивизия. 1940-1945
14-я танковая дивизия. 1940-1945

История 14-й танковой дивизии вермахта написана ее ветераном Рольфом Грамсом, бывшим командиром 64-го мотоциклетного батальона, входившего в состав дивизии.14-я танковая дивизия была сформирована в Дрездене 15 августа 1940 г. Боевое крещение получила во время похода в Югославию в апреле 1941 г. Затем она была переброшена в Польшу и участвовала во вторжении в Советский Союз. Дивизия с боями прошла от Буга до Дона, завершив кампанию 1941 г. на рубежах знаменитого Миус-фронта. В 1942 г. 14-я танковая дивизия приняла активное участие в летнем наступлении вермахта на южном участке Восточного фронта и в Сталинградской битве. В составе 51-го армейского корпуса 6-й армии она вела ожесточенные бои в Сталинграде, попала в окружение и в январе 1943 г. прекратила свое существование вместе со всеми войсками фельдмаршала Паулюса. Командир 14-й танковой дивизии генерал-майор Латтман и большинство его подчиненных попали в плен.Летом 1943 г. во Франции дивизия была сформирована вторично. В нее были включены и те подразделения «старой» 14-й танковой дивизии, которые сумели избежать гибели в Сталинградском котле. Соединение вскоре снова перебросили на Украину, где оно вело бои в районе Кривого Рога, Кировограда и Черкасс. Неся тяжелые потери, дивизия отступила в Молдавию, а затем в Румынию. Последовательно вырвавшись из нескольких советских котлов, летом 1944 г. дивизия была переброшена в Курляндию на помощь группе армий «Север». Она приняла самое активное участие во всех шести Курляндских сражениях, получив заслуженное прозвище «Курляндская пожарная команда». Весной 1945 г. некоторые подразделения дивизии были эвакуированы морем в Германию, но главные ее силы попали в советский плен. На этом закончилась история одной из наиболее боеспособных танковых дивизий вермахта.Книга основана на широком документальном материале и воспоминаниях бывших сослуживцев автора.

Рольф Грамс

Биографии и Мемуары / Военная история / Образование и наука / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное