Читаем Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 2 полностью

жести и искренности всего произносимого им. И еще

одна бросавшаяся в глаза особенность: что бы Блок ни

говорил, даже самые простые ф р а з ы , — всегда за его сло­

вами ощущалось больше, чем ему хотелось в эту минуту

сказать. Беседовать с Блоком было нелегко. Он, казалось,

взвешивал каждое слово и обязывал к этому других.

Его интонации постепенно, незаметно и неуклонно втя­

гивали в свой, особый тон, заставляли подчиняться если

не тому же строю мыслей, то, во всяком случае, какой-

то неуловимой, только им присущей «музыке».

И тут становилось понятным, что пресловутая слож­

ность блоковской поэтической речи органически ему при­

суща даже во всех обычных движениях души. В ней

ничего не было от позы, от литературной манеры.

Просто он не мог мыслить и выражаться иначе.

И вместе с тем Блок не производил впечатления че­

ловека, болезненно отрешенного от мира. Напротив —

все в его крепкой, коренастой фигуре дышало спокойст­

вием и уверенностью.

Обветренная смугловатость, острые светлые глаза,

светлые спутанные волосы, наконец белый свитер, кото­

рый плотно обтягивал под пиджаком крепкую грудь,

делали его похожим на моряка-скандинава или на чело­

века, привыкшего к лыжам, к парусному спорту. Типич­

но городского было в нем мало, и трудно мне предста­

вить его в озарении огней ночного ресторана или в та­

бачном дыму цыганского кутежа. А между тем все это

существовало когда-то в его жизни, и невеселые морщи­

ны, перерезывавшие опаленное былыми страстями лицо,

говорили о многом.

К тому времени, когда я узнал его, Блок был уже

потухшим или, лучше сказать, отгоревшим. Неторопли­

выми и точными были все его движения. Со стороны он

мог показаться даже несколько суховатым — до того ско­

вывала его сдержанность. Но стоило хотя бы на минуту

встретиться с его очень внимательным и всегда немного

грустным взглядом, чтобы сразу же понять, какой огонь

тлел под этим, казалось бы, остывающим пеплом.

201

Я очень любил наблюдать за Блоком, когда он бесе­

довал с кем-нибудь в сером полусвете сумерек у широ­

кого окна. Александр Александрович слушал, изредка

наклоняя голову в знак одобрения, или изумленно

взглядывал на собеседника, но стоило только присмот­

реться, и становилось ясно, что беседу ведет он, сдер­

жанный и молчаливый, что общие мысли текут по зара­

нее им определенному руслу.

Особенно интересно было видеть его в разговоре с

Н. Гумилевым. Они явно недолюбливали друг друга, но

ничем не выказывали своей неприязни. Более того, каж­

дый их разговор казался тонким поединком вежливости

и безукоризненной любезности. Собеседник Блока рас­

сыпался в изощренно иронических комплиментах. Блок

слушал сурово и с особенно холодной ясностью, несколько

чаще, чем нужно, произносил имя и отчество оппонента,

отчеканивая каждую букву, что само по себе звучало

чуть ли не оскорблением.

Однажды после долгого и бесплодного спора Гумилев

отошел в сторону, явно чем-то раздраженный.

— Вот, с м о т р и т е , — сказал о н . — Этот человек упрям

необыкновенно. Мало того что он назвал мои стихи

«стихами только двух измерений». Он не хочет понимать

и самых очевидных истин. В этом разговоре он чуть не

вывел меня из равновесия.

— Да, но вы беседовали с ним необычайно почтитель­

но и ничего не могли ему возразить.

— А что бы я мог сделать? Вообразите, что вы раз­

говариваете с живым Лермонтовым. Что могли бы вы

ему сказать, о чем с ним спорить?

Как-то этот поэт подарил Блоку свою только что

вышедшую книгу, тут же набросав на первой странице

несколько строк почтительного посвящения. Блок побла­

годарил его. На другой день он принес автору свой

сборник «Седое утро». Поэт торжественно развернул его

и с недоумением прочел следующую надпись: «Уважае­

мому такому-то, стихи которого я читаю только при

дневном свете» 4.

Гумилев усмехнулся иронически и недоуменно развел

руками. Он-то, конечно, не считал, что для стихов нуж­

ны сумерки или лунный свет, то есть такая обстановка,

которая позволяет сосредоточиться, а не бездумно сколь­

зить по поверхности строк...

202

* * *

Жизнь молодого издательства постепенно развертыва­

лась и крепла. По мысли Горького, оно должно было

объединить наиболее талантливых и знающих перевод­

чиков и литературоведов. В результате их общих усилий

советский читатель должен был получить в хороших и

точных переводах самые значительные произведения за­

падной классической литературы. Был составлен обшир­

нейший план изданий — главным образом, произведений

X V I I I — X I X веков.

Александру Александровичу Блоку поручили раздел

немецкой литературы. Он взялся за это дело с большим

жаром и на первых порах сосредоточил свое внимание

на прозе и лирике Генриха Гейне. Под его руководством

работал ряд поэтов-переводчиков. Блок переводил сам и

тщательно редактировал чужие работы. Редактор он был

требовательный и даже придирчивый, но старался пере­

дать не букву, а дух подлинника — полная противополож­

ность практике школы формалистической, заботившейся

прежде всего о точном воспроизведении внешних особен­

ностей оригинала и часто оставлявшей в пренебрежении

не только общую мысль автора, но и ее идейно-полити­

Перейти на страницу:

Все книги серии Серия литературных мемуаров

Ставка — жизнь.  Владимир Маяковский и его круг.
Ставка — жизнь. Владимир Маяковский и его круг.

Ни один писатель не был столь неразрывно связан с русской революцией, как Владимир Маяковский. В борьбе за новое общество принимало участие целое поколение людей, выросших на всепоглощающей идее революции. К этому поколению принадлежали Лили и Осип Брик. Невозможно говорить о Маяковском, не говоря о них, и наоборот. В 20-е годы союз Брики — Маяковский стал воплощением политического и эстетического авангарда — и новой авангардистской морали. Маяковский был первом поэтом революции, Осип — одним из ведущих идеологов в сфере культуры, а Лили с ее эмансипированными взглядами на любовь — символом современной женщины.Книга Б. Янгфельдта рассказывает не только об этом овеянном легендами любовном и дружеском союзе, но и о других людях, окружавших Маяковского, чьи судьбы были неразрывно связаны с той героической и трагической эпохой. Она рассказывает о водовороте политических, литературных и личных страстей, который для многих из них оказался гибельным. В книге, проиллюстрированной большим количеством редких фотографий, использованы не известные до сих пор документы из личного архива Л. Ю. Брик и архива британской госбезопасности.

Бенгт Янгфельдт

Биографии и Мемуары / Публицистика / Языкознание / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

14-я танковая дивизия. 1940-1945
14-я танковая дивизия. 1940-1945

История 14-й танковой дивизии вермахта написана ее ветераном Рольфом Грамсом, бывшим командиром 64-го мотоциклетного батальона, входившего в состав дивизии.14-я танковая дивизия была сформирована в Дрездене 15 августа 1940 г. Боевое крещение получила во время похода в Югославию в апреле 1941 г. Затем она была переброшена в Польшу и участвовала во вторжении в Советский Союз. Дивизия с боями прошла от Буга до Дона, завершив кампанию 1941 г. на рубежах знаменитого Миус-фронта. В 1942 г. 14-я танковая дивизия приняла активное участие в летнем наступлении вермахта на южном участке Восточного фронта и в Сталинградской битве. В составе 51-го армейского корпуса 6-й армии она вела ожесточенные бои в Сталинграде, попала в окружение и в январе 1943 г. прекратила свое существование вместе со всеми войсками фельдмаршала Паулюса. Командир 14-й танковой дивизии генерал-майор Латтман и большинство его подчиненных попали в плен.Летом 1943 г. во Франции дивизия была сформирована вторично. В нее были включены и те подразделения «старой» 14-й танковой дивизии, которые сумели избежать гибели в Сталинградском котле. Соединение вскоре снова перебросили на Украину, где оно вело бои в районе Кривого Рога, Кировограда и Черкасс. Неся тяжелые потери, дивизия отступила в Молдавию, а затем в Румынию. Последовательно вырвавшись из нескольких советских котлов, летом 1944 г. дивизия была переброшена в Курляндию на помощь группе армий «Север». Она приняла самое активное участие во всех шести Курляндских сражениях, получив заслуженное прозвище «Курляндская пожарная команда». Весной 1945 г. некоторые подразделения дивизии были эвакуированы морем в Германию, но главные ее силы попали в советский плен. На этом закончилась история одной из наиболее боеспособных танковых дивизий вермахта.Книга основана на широком документальном материале и воспоминаниях бывших сослуживцев автора.

Рольф Грамс

Биографии и Мемуары / Военная история / Образование и наука / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное