Александр Блок

«На Кавказе» — это об отношениях Любови Дмитриевны с Давидовским в 1908 году. И еще обратим внимание на ключевое слово этого монолога — «гармония». То, что существует между Блоком и женой, — это гармония, но не в житейском, не в бытовом смысле. О гармонии телесной, физической речи нет. О психологической — тоже: частые ссоры, разлуки на грани разрыва. Речь о гармонии эстетической, созданной «великими и высокими усилиями» с обеих сторон. О гармонии, созидаемой из хаоса, Блок будет говорить в речи «О назначении поэта» в 1921 году. И опыт такого созидания у него двойной: в стихотворчестве (где автор – он один) и в жизнетворчестве (где он и жена – соавторы).

Гармония, достигнутая в стихах, самодостаточна и неуязвима, а гармония жизненная может теперь быть разрушена. Если отношения Любови Дмитриевны с Кузьминым-Караваевым — больше, чем влюбленность. Блок обстоятельно и откровенно анализирует такую возможность: «Переводя на свой язык, ты можешь назвать эту катастрофу — новым пробуждением, установлением новой гармонии (для себя и для третьего лица). Я в эту новую гармонию не верю, я ее проклинаю заранее не только лично, но и объективно. Она — низшего порядка, чем та, которая была достигнута когда-то, и в том, что это так, я клянусь всем, что мне было дорого и есть дорого».

Да, такого пристального и глубокого исследования ревности, причем ревности собственной, не сыщешь ни у Достоевского, ни у Льва Толстого. Блок способен полностью встать на точку зрения любимой женщины, разрывающейся между двумя «гармониями», и уже с этой позиции подняться до «объективного сравнения двух любовных союзов. А дальше — уже не разговоры, не увещевания, а решительный мужской поступок — ультиматум: «Если ты веришь в установление гармонии для себя, то я готов к устранению себя с твоего пути, готов гораздо определеннее, чем 7 ноября 1902 года. Поверь мне, что это не угроза и не злоба, а ясный религиозный вывод, решительный отказ от всякого компромисса».

«Игра страстей» пошла не на жизнь, а на смерть. Если гармония между Блоками была не уникальна, если нынешняя любовь Любови Дмитриевны — не «низшего порядка», то самоубийство — единственный выход.

Готова ли Изора ради любви Алискана принести в жертву жизнь Бертрана?

Блок уже пережил эту гипотетическую гибель и вручает судьбу высшим силам: «Благослови тебя, Бог, помоги он тебе быть не женщиной-разрушительницей, а — созидательницей».

Он посылает письмо заказным с почтамта, потом заходит в Исаакиевский собор и ставит свечку Корсунской Божьей Матери.

Через два дня — телеграмма: «Получила письмо понимаю приеду девятнадцатого Люба». В канун приезда — в блоковском дневнике слова: «Едет милая теперь. Волнуюсь. В ее комнатах сегодня топили, теперь — слабый запах милой».

По ее приезде: «Несколько разговоров в течение дня. Несравненная».

Блок решает перекроить пьесу, отказаться от единства места, усилить напряженность действия. Любовь Дмитриевна советует ему закончить тем, что Бертран строит капеллу Святой Розы. Но автора мистическая «Роза» не устраивает: «Конца

судьбы Бертрана я продолжаю не знать…» Как и конца своей собственной судьбы.

Продолжая любоваться «маленькой» и «милой» («уютненько спит», «болят ножки»), Блок бурно работает, много пишет, не избегает публичной круговерти. Терещенко задумывает новое издательство «Сирин». Намечено издать собрания сочинений нескольких «живых классиков», в том числе Ремизова и Блока, которые активно обсуждают будущую деятельность в компании с критиком и публицистом Ивановым-Разумником. Последнему суждено стать отныне одним из важных персонажей блоковской литературной биографии, а потом и основоположником научного блоковедения.

А поздним вечером 24 ноября Блок в доме у Ариадны Владимировны Тырковой читает «докладную записку» (как он сам это называет) на тему «Искусство и газета». Затевается новая газета «Русская молва», Блоку отведена роль «лидера» в художественных вопросах. Он приходит на заседание вместе с Ремизовым, вдвоем они также приглашают туда А. П. Иванова (писателя и критика, брата Е. П. Иванова), В. Н. Княжнина (поэта, дальнего родственника Блока), В. А. Пяста, Н. П. Ге (художественного критика, внука известного живописца), Б. А. Садовского (поэта и прозаика). Довольно тесный кружок составился, вроде бы всё есть для успешной коллективной деятельности. Однако…

Блок призывает своих единомышленников отойти от злобы дня, говорить об искусстве «на языке искусства», «не сентиментальничая, не политиканствуя и не иронизируя». Идея вроде бы благородная и одушевляющая, но — абсолютно утопическая. Осуждая бойких журналистов с их «напрасными талантами» (выражение Мережковского), Блок по сути дела отрицает газетность (сегодня бы мы сказали: «медийность») как таковую. Без легкости нет журнализма, газета по природе своей рассчитана на мгновенное прочтение, а не на напряженное усилие — умственное (как наука) или духовное (как искусство).