Ярко драматичен цикл «Заклятие огнем и мраком» — своеобразное продолжение «Снежной маски» на новом этапе отношений с женщиной-прототипом:
Эти строки Волохова и полвека спустя будет вспоминать как формулу их отношений с Блоком. Вызов брошен — вызов принят.
Еще одному драматическому испытанию подвергает Блок и отношения с Андреем Белым, законсервированные было в спокойном состоянии. Петербургская литературная атмосфера его тяготит. Новые единомышленники пока не появляются. Леонид Андреев, импонирующий Блоку как драматург, при личном знакомстве не понравился: «Очень уж простоват и не смотрит прямо», — пишет о нем Блок Белому 23 сентября и ждет от него определенности: «Мне нужно или Твоей дружеской поддержки, или полного отрицания меня». Белый настроен дружески, но позицию, заявленную статьей «О лирике», принять не может. Особенно осуждение стихов Сережи Соловьева.
Новый тур эпистолярных дебатов прерывается личной встречей в Киеве. Белого туда пригласили вместе с Сергеем Алексеевичем Соколовым и Ниной Петровской. Звали еще Бунина, тот отказался, и Белый дал телеграмму Блоку. Ответ: «Еду».
Встречают столичных гостей помпезно, что настораживает. «Не побили бы нас…» — шутит Блок. Вечер в городском театре начинает Белый (на беду, простудившийся), потом Блок читает «Незнакомку» и еще что-то, а публике больше всего нравятся незамысловатые стихи Соколова, спасающего положение. (Так в версии Белого, а Блок пишет матери: «Успех был изрядный».)
Белый заболевает, даже опасается холеры. Блок за ним ухаживает, готов прочесть за него запланированную лекцию «Будущее искусства». Все обходится, с лекцией Белый успешно выступает сам, а главное — друзья успевают о многом поговорить (в частности, о Леониде Андрееве, которого Блок на этот раз назвал «настоящим»). Блок уговаривает Белого отойти от московской литературной суеты и ехать из Киева прямо в Петербург. Но там они встречаются нечасто – «раза три», как вспоминал потом Белый. Он пробует затеять «крупное объяснение» с Любовью Дмитриевной, но это приводит только к «контрам», как напишет он в мемуарах 1922 года. «Кукла!» – такой крик вырывается у него из души (согласно позднейшей версии «Между двух революций»). Так или иначе, Любовь Дмитриевна с Борисом Николаевичем долго не увидятся теперь.
Блок тем временем живет совсем иной жизнью. 29 октября участвует в похоронах Лидии Дмитриевны Зиновьевой-Аннибал, чья смерть произвела на него сильное впечатление. В середине ноября навещает мать с отчимом в Ревеле, куда теперь переведен по службе Франц Феликсович. Заканчивает перевод миракля Рютбефа «Чудо о Теофиле», который ставится затем в Старинном театре. А в Новом театре читают по ролям «Незнакомку». За Незнакомку – Волохова, сам Блок – в роли Голубого.
В декабре Блок публикует в «Золотом руне» обзор «Литературные итоги 1907 года». Тесновато ему в таком прикладном жанре, и он начинает статью с темпераментного обличения «интеллигентских религиозных исканий», далеких от реальной жизни народа. Саркастически описана публика, посещающая религиозно-философские собрания: «Образованные и ехидные интеллигенты, поседевшие в спорах о Христе и антихристе, дамы, супруги, свояченицы в приличных кофточках, многодумные философы, попы, лоснящиеся от самодовольного жира, – вся эта невообразимая и безобразная каша, идиотское мелькание слов». Написано явно «под настроение», с чрезмерной злостью. При всей неконкретности, расплывчатости адресата блоковских сарказмов находится человек, узревший здесь повод для личной обида. Это В. В. Розанов (в то время активный участник религиозно-философских собраний), свояченица которого их посещала. Он под псевдонимом В. Варварин выступает в январе 1908 года в газете «Русское слово» с памфлетом, где вопрошает: «Которую же из замерзающих проституток согрел Александр Блок или хоть позвал к вечернему чаю, где он кушает печенье со своей супругой, одетой, как это видели все в собраниях, отнюдь не в рубище?»
Блок оскорблен, при встрече с Розановым не подает ему руки, а тот спокойно резюмирует: «Вы задели мою свояченицу, я отомстил вам». Эти два человека далеки друг от друга – и по возрасту, и по происхождению, и по эстетическим взглядам. Но общее между ними есть – склонность видеть нечто большое в мелочах. Что особенно проявится тогда, когда Розанов начнет писать свои лирико-философские миниатюры.
ШАГ В СТОРОНУ