Александр дюма из парижа в астрахань свежие впечат (Владимир Ишечкин) / Проза.ру

Он дебютировал в Семилетней войне, что стоила нам Канады и Индии. Как бригадир он командовал штурмом Кракова, одержал победу над польской армией под Страловичами, разбил турок, поддерживаемых татарами и ногайцами, получил звание генерал-аншефа и губернатора Крыма; вместе с принцем Кобургским участвовал в сражениях под Фокшанами и Мартинештами, на Рымнике, взял Измаил, разгромил Костюшко под Мацеевицами и, после резни жителей предместья-Праги вошел в Варшаву.

В 1790 году он был послан Павлом в Италию с 30-тысячным русским корпусом. После битвы, что продолжалась три дня и три ночи, он прорвался через проход Треби, что прикрывал Макдональд; наконец, в Нови разбил французов и убил Шубера. Там он узнал, что в ущельях Швица и Гларнских Альп его лейтенанты (командиры частей, входящих в соединение под его началом) Корсаков и Желачич разбиты Лакурбом и Молитором. Непобедимый, веря в свою фортуну, он написал им тогда:

- Иду исправлять ваши ошибки; держитесь как за крепостными стенами; вы мне ответите головой даже за шаг отступления.

Он и в самом деле пришел.

Однажды, 28 октября 1799 года, увидели, что с крутой высоты Ростока, спускаются 25 тысяч русских, которые шли по тем местам, где охотники на серн разуваются, чтобы не скатываться в пропасти. Там, выше границы обитания орлов, их ожидал Массена - другой победитель, кого так же, как Суворова назвали Рымникским и Италийским, должно было именовать дюком [герцогом] де Риволи и принцем д’Эссленгом. Был момент, когда пастухи и крестьяне думали, что над ними грохочет буря, какой никогда не слыхали ни они ни их предки. Был момент, когда горный верх осветился, как если бы все эти покрытые снегами и льдами Титаны, до предела измученные новой схваткой с Юпитером, извергли пламя. Был момент, наконец, когда водные каскады, ниспадающие в долину, окрасились кровью, и в пропасти сошли человеческие лавины. Смерть собрала такую жатву в этих высях, где никогда не возникала жизнь, что грифы, единственные и последние хозяева поля сражения, пренебрегающие изобилием, выклевывали только глаза павших!

Через восемь дней человек, который написал Корсакову и Желачичу, что они ответят ему головой даже за шаг отступления, бежал сам, оставив в горах восемь тысяч человек и десять пушек, и перешел через Ресс [la Reuss] по мосту из двух еловых стволов, что его офицеры связали своими ремнями. Правда, увидев, что его солдаты бегут, он вырыл себе яму, заявляя, что желает быть погребенным на том месте, откуда попятились русские, чтобы не отступать с ними. Но ужас оказался много сильнее этой угрозы. И, бледный от гнева, Суворов, как тень собственной славы, должен был встать и выбраться из могилы, чтобы догонять свою бегущую армию.

Павел I, который par un ukase - указом от 8 августа пожаловал ему титул князя Италийского и объявил его самым великим человеком, какого когда-либо видела земля, и веля своим подданным воспринимать его только так, Павел с известием об его неудаче в Швейцарии, потерял не только всякое уважение, но и покончил с любыми знаками внимания, что он оказывал этому старцу, за которым числилось 40 лет одних побед. Вместо того, чтобы пойти впереди него, вместо того, чтобы взяться за стремя его коня, что, подобно коням Александра, Цезаря и Аттилы, прошел по пеплу городов, он ограничился передачей приветствий своему генералу через графа Кутайсова.

А кто же такой был граф Кутайсов, которого не надо путать с Кутузовым? Раб из черкесов, привезенный в Санкт-Петербург и сделанный камердинером великого князя Павла I, прошедший путь от парикмахера, как Оливье де Дем, до обер-шталмейстера, потом - барона и, наконец, - графа.

Суворова, уже взвинченного своими невзгодами, еще больше ожесточил такой прием. Но, прежде всего, будучи человеком умным, он придал своему лицу ласковое выражение и прикинулся, что никак не может узнать посланца императора. А пока Кутайсов, казалось, дивился этой потере памяти:

- Простите, месье, - говорил несчастный старик, способности которого убывают. - Граф Кутайсов, граф Кутайсов... - повторял он самому себе. - Как ни стараюсь, не могу вспомнить начала вашей знаменитой фамилии. Вы, конечно, получили графский титул в результате какой-то великой военной победы?

- Я никогда не был военным, князь, - ответил экс-парикмахер.

- Да, понимаю, ваш путь лежал через дипломатию; вы были послом?

- Никогда, князь.

- Тогда - министром?

- Никогда.

- Какой же важный пост вы занимали?

- Я имел честь быть камердинером его величества.

- А! Это очень почетно, месье граф.

И он позвал звонком своего камердинера, который вошел к ним.

- Это ты, Трошка? - спросил он.

- Да, ваша светлость, - ответил тот.

- Трошка, дружок, ты подтвердишь то, что я повторяю тебе изо дня в день: ты не прав, потому что пьешь и обкрадываешь меня.

- Это правда, ваша светлость.

- Ты не желаешь меня слышать; ну хорошо, взгляни на месье…

И он пальцем показал на Кутайсова своему камердинеру.