Александр II и Наполеон III. Несостоявшийся союз (1856–1870)

Да, вы сдержали ваше слово:Не двинув пушки, ни рубля,В свои права вступает снова

Родная русская земля.И нам завещанное мореОпять свободною волной,О кратком позабыв позоре,

Лобзает берег свой родной […]

Глава 9

Великие реформы глазами французских дипломатов

Реформы Александра II, на глазах современников менявшие облик России, с большим интересом были восприняты в Европе, где с давних – еще допетровских времен – «Московию», а затем и петербургскую империю, несмотря на общность разделяемых на западе и востоке Старого Света христианских ценностей, не склонны были относить к разряду собственно европейских государств. В общественном сознании европейской элиты, с точки зрения, как бы мы сейчас сказали, культурно-цивилизационной, Россия находилась где-то между Персией и Турцией, с одной стороны, и просвещенной Европой – с другой. С большей или меньшей откровенностью Россию в Европе называли «полуварварским», «деспотическим» государством восточного типа. Это устойчивое убеждение формировалось на протяжении столетий.

Большую роль в возникновении данного стереотипного представления сыграли европейские путешественники, в разные периоды посещавшие Россию и оставившие свои воспоминания, дневники и записки. Их оценки России адресовались, прежде всего, обществу. Другое дело – дипломаты, внимательно и профессионально наблюдавшие за тем, что происходит в стране пребывания. Их донесения, докладные записки, политические и экономические обзоры внутреннего положения России, лишенные публицистичности и литературности, отличавшиеся сдержанностью и взвешенностью оценок, имели другой адресат – правительственные круги своих стран. Информация, получаемая из дипломатических источников (посольских донесений) в значительной степени формировала отношение правящих элит европейских государств к «империи царей».

Сказанное в полной мере относится к французским путешественникам и дипломатам. Так, известная книга маркиза Астольфа де Кюстина о его поездке в Россию в 1839 году[766] произвела огромное впечатление не только на французское, но и на европейское общественное сознание, закрепив в нем негативное отношение к «империи фасадов».

Оценки французских дипломатов, в разные годы работавших в Петербурге, по понятным причинам, редко выходили за пределы министерских кабинетов, но они, безусловно, учитывались при определении политики Франции в отношении России. В этом, как представляется, значение подобных документальных свидетельств. Не менее важно и другое. Информация, направлявшаяся французскими дипломатами из столицы Российской империи, – это еще и показатель непосредственной реакции «европейского сознания» на события, происходившие в России. Одним словом, дипломаты по-своему и, надо сказать, весьма энергично, участвовали в формировании представлений о России в своих странах.

Сопоставление свидетельств дипломатов с аналогичными впечатлениями большинства французских путешественников, посещавших дореформенную Россию, обнаруживает большое сходство в главном. Дипломаты, как и путешественники, делали акцент не на общности, а на различиях между Россией и остальной Европой. Здесь можно привести два свидетельства, относящиеся к разным периодам тридцатилетнего Николаевского царствования.

Первое принадлежит барону Просперу Брюжьеру де Баранту, который в 1835–1841 гг. возглавлял посольство Франции в Санкт-Петербурге. Вот как характеризовал Барант страну своего пребывания в одном из донесений в Министерство иностранных дел: «Система управления и законы, действующие в [Российской империи], не могут сравниваться с законами европейских государств. Их нужно рассматривать только применительно к русскому народу и к территории, на которой они действуют. Все и всегда там было отлично от того, что существует на Западе, и мы рискуем ничего не понять, если будем судить о русских по нашим меркам и представлениям»[767].

А вот мнение другого французского посла, маркиза Жака де Кастельбажака, высказанное спустя пятнадцать лет. «Россия чужда всякой логики, – писал Кастельбажак министру иностранных дел Франции в октябре 1853 г. – В самом деле, нет логики в этой империи – ни в народе, ни в дворянстве, ни в духовенстве, ни в правительстве, ни даже у самого государя; о них [о русских] нельзя судить по нравственным нормам нашей западной цивилизации… <…> У русских, привычных к патриархальному деспотизму и обычаям Востока, все диаметрально противоположно нашим реалиям. <…>…Будущее этого 60-миллионного народа, энергичного и смышленого, невежественного и легкомысленного, приверженного фатализму и суеверию, лишенного моральных принципов, представляется мне пугающим как для него самого, так и для Европы»[768].

Подобные оценки мало чем отличались от взгляда на Россию маркиза де Кюстина.