Александр II и Наполеон III. Несостоявшийся союз (1856–1870)

Первое время французские наблюдатели, как и просвещенная часть русского общества, находились в состоянии эйфории под впечатлением от Манифеста 19 февраля. Однако вскоре, под влиянием многочисленных выступлений обманувшихся в своих ожиданиях (т. е. передачи им помещичьих земель) крестьян, первоначальный восторг сменился у французских дипломатов серьезными сомнениями относительно того, что Россия благополучно выйдет из крестьянской реформы. Им даже стало казаться, что Российской империи грозят гибельные социальные потрясения. Успешное в целом завершение в феврале 1863 г. двухлетнего переходного периода в реализации крестьянской реформы вновь придало оценкам французов утраченный, было, оптимизм.

Опасения возродились в середине 60-х годов. На этот раз они были связаны уже не с крестьянскими волнениями, а с активизацией правой и левой оппозиции в так называемом образованном обществе. Наряду с прежней, придворно-аристократической фрондой курсу на продолжение реформ, появляется оппозиция в обществе, представленная «московскими патриотами-националистами», группировавшимися вокруг издателя «Московских Ведомостей» Михаила Каткова.

Французское посольство сообщало в своих донесениях в Париж о «моральной диктатуре, существующей сегодня в Москве и подчиняющей своему влиянию даже правительство»¹

. Недвусмысленно осуждая правительство за излишний либерализм и поспешность в проведении реформ на западный манер, Катков и его единомышленники обосновывали идею самобытности и самодостаточности России. Их взгляды посол Франции барон Талейран характеризовал, как «узколобый патриотизм» [848]. К началу 70-х годов «патриоты» по существу сомкнулись с аристократической оппозицией, настаивавшей на свертывании реформ.

Выдвинутый «патриотами» тезис о принадлежности России к некой иной, отличной от европейской, цивилизации, вызывал искреннее недоумение у французских дипломатов. «…Афишируемая в настоящее время московской партией претензия найти в самой себе черты иной цивилизации и навязать ее другим… противоречит повседневной практике…», – отмечал в своем докладе в МИД Франции 1-й секретарь французского посольства маркиз де Габриак. Россия, желающая стать современным государством, по убеждению дипломата, просто обречена на то, чтобы заимствовать передовой западный опыт, «идет ли речь об изменении судебных институтов, постройке железных дорог или реформе армии»[849]. В этом смысле французский дипломат предвосхитил появление получившей впоследствии широкое распространение в либеральных кругах концепции т. н. «догоняющего развития» России.

В поиске доказательств европейского призвания России, Габриак зашел столь далеко, что попытался обосновать положение об отсутствии у русских вообще какой-либо цивилизационной самобытности и тем более самостоятельности. «Русский человек, – отмечал французский дипломат, – великолепный подражатель, но он лишен созидательного начала. Он несет в себе пороки прежних цивилизаций, но при этом в нем не найти присущих им достоинств. О нем говорят, что он похож на плод, который сгнил раньше, чем созрел. Это – жесткое определение, но, возможно, оно и справедливо. Покладистый, смышленый, умеющий принимать любые формы, надевать на себя любые маски, русский все время разный и почти никогда не бывает самим собой. За границей он не такой, как у себя в стране. Если же он приобретает западный лоск, то становится подлинной личностью.

Петр Великий и Екатерина II понимали свою страну, распространяя на нее западное влияние. Они чувствовали, что сама Россия не способна выносить в своих недрах идею, которая была бы ее собственной, и лишь путем подражания она может приблизиться и даже сравняться со своими учителями. Эти два великих ума отдавали себе отчет в том, что…, поскольку цивилизация едина, а ее движущие силы идентичны, то и средства ее развития могут быть только подобными» [850].

Данную точку зрения, по убеждению Габриака, разделял и Александр II, стремившийся, по примеру Петра и Екатерины, окончательно ввести свою страну в русло европейского развития.

Не менее серьезной, наряду с правой оппозицией, а в перспективе даже наиболее опасной, французские дипломаты считали возникшую в ходе реформ леворадикальную оппозицию, в которую активно вовлекалась молодежь, прежде всего студенческая. Она несла в себе угрозу революционного взрыва, что показали студенческие волнения, неоднократно возникавшие после 1861 г., а также покушение бывшего студента Дмитрия Каракозова на жизнь Александра II 4 апреля 1866 г.