Александр II. Трагедия реформатора: люди в судьбах реформ, реформы в судьбах людей: сборник статей

Итак, уже к середине 1950-х гг. многие фундаментальные составляющие концепции революционной ситуации были поставлены под сомнение. Необходимость ее модернизации была обусловлена и началом «оттепели», которая привела к своеобразной реабилитации идейного отца революционной ситуации и одновременно к ревизии основополагающих конструкций той концепции, у истоков создания которой он находился. Попытку обновить концепцию предприняла сама М.В. Нечкина. В 1958 г. при Институте истории была организована группа по изучению революционной ситуации, которая начала выпуск непериодических сборников «Революционная ситуация 1859–1861 гг.» (с 1960 по 1986 г. было выпущено 9 сборников). Серьезно расширилась источниковая база. По инициативе М.В. Нечкиной было осуществлено факсимильное переиздание «Колокола», «Полярной звезды» и другой печатной продукции Вольной русской типографии. Новые источники по истории польско-русских революционных связей и истории русского революционного движения были опубликованы в связи со 100-летием Польского восстания 1863 г.^{74}

, вышли в свет тома «Литературного наследства», содержавшие документы из «пражской» и «софийской» коллекций, об уровне и формах крестьянской борьбы позволяли судить документальные сборники «Крестьянское движение в России», охватившие период 1856–1869 гг. Некоторое ослабление идеологического контроля позволяло расширить круг исследовательских тем. Новые задачи, стоявшие перед исследователями, сформулировала в ряде программных статей М.В. Нечкина. Принципиально новым было признание правительственной политики проблемой, заслуживающей самостоятельного изучения, наряду с комплексным изучением всей совокупности реформ, правда, опять-таки как побочного продукта классовой борьбы^{75}

. Был поставлен вопрос о выходе исследовательской проблемы за «канонические» рамки 1859–1861 гг. Признано, что революционная ситуация формируется с началом Крымской войны, а заканчивается не ранее Польского восстания. Положение на национальных окраинах (прежде всего в Польше, Западном крае и Прибалтике) также выделяется в отдельный предмет изучения. В сборниках, редактируемых М.В. Нечкиной, широко представлены статьи, посвященные истории либерального движения периода подготовки реформы. Благодаря переизданию «Голосов из России», снабженного объемным и добротным комментарием, расширилась источниковая база изучения либерального движения.

Вместе с тем М.В. Нечкина продолжала предпринимать титанические усилия, чтобы навязать коллегам единственно правильную схему изучения времени преобразований. Правительственным мерам в крестьянском вопросе, по мнению исследовательницы, всегда предшествует подъем крестьянского движения. В пылу увлечения собственной концепцией Нечкина готова была выдать желаемое за действительное. Казалось бы, какую опасность для правящих кругов может представлять трезвенное движение? Однако, по ее утверждению, «невиданное ранее “трезвенное движение” крестьян 1859–1869 гг. потрясало губернии. <…> Это были не спорадические вспышки гнева крестьян против жестоких помещиков — уже что-то новое чувствовалось в протесте против правительственного мероприятия — “винных откупов”»^{76}

.

Расширение источниковой базы и тематики исследований, в сущности, разрушало концепцию. И разрушали ее прежде всего авторы редактируемого Нечкиной сборника «Революционная ситуация в России в 1859–1861 гг.». Для примера использую первые издания, которые содержат богатейший материал: интереснейшая статья Ю.И. Герасимовой неопровержимо доказывает, что Александр II был убежден в спокойствии деревни, шаги к освобождению крестьян он предпринимал вовсе не как вынужденную, но, скорее, превентивную меру для предотвращения возможных проявлений недовольства в будущем^{77}

. Обычно ни один автор, писавший о кризисе правительственной политики, не обходил вниманием известный цикл писем М.П. Погодина, в котором содержалась наиболее полная и детальная программа реформ. Появление этих писем чаще всего рассматривалось как выражение страха «верхов» перед растущим народным недовольством. По словам Ш.М. Левина, «Погодина страшила перспектива полного разоблачения царизма в глазах народа, он был глубоко озабочен изысканием средства для спасения и упрочения самодержавной монархии»^{78}. Историк Крымской войны И.В. Бестужев по-иному подошел к уже известному источнику. Он указал, что основой внешнеполитической программы Погодина была идея славянского союза во главе с Россией и разрушения Австрии. Осуществление этой широкой программы было невозможно без свободы Польши и внутренних реформ^{79}. Привязка фактического материала к концепции революционной ситуации носила у обоих авторов ритуальный характер. Герасимова и Бестужев характеризовали «размах» крестьянского движения, ссылаясь на подсчеты современных советских историков, которые, конечно, современникам событий известны не были.