Александр II

В записке «О волнениях крестьян в 1859 году», составленной департаментом исполнительной полиции, приводятся такие примеры: в Смоленской губернии произошло 10 случаев неповиновения помещичьих крестьян, причем в имении помещика Звягина пришлось прибегнуть к содействию военной команды; в Новгородской губернии государственные крестьяне отказались от выполнения лесных работ, несмотря на внушения местного окружного начальника; убиты были помещики Марченко в Полтавской губернии, Терский – в Рязанской, оба за «строгое» обращение с крестьянами и обременение их тяжкими работами; в Воронежской губернии крестьянин Тюхов нанес своему владельцу Шетохину «несколько ударов колом по голове и плечу за то, что он обольщениями и угрозами склонил к прелюбодеянию с ним жену Тюхова»…

Так и видишь серенький ноябрьский денек, пустое поле, по которому бежит помещик Шетохин, но проклятые тонкие сапоги подводят, скользят по чернозему, он падает на четвереньки, и тут негодующий Пантелей Тюхов обрушивает свое орудие кары на голову хозяина. По плечу он его успел ударить тогда, когда подоспевшие кучер и приказчик бросились на «бунтовщика».

Из письма орловского помещика шурину в Москву: «У нас рассказывают, что составляется положение о свободе крестьян. Это нас сильно беспокоит, потому что такой переход нас всех разорит, все у нас растащат. Квартирующие у нас в Трубчевске военные говорят, что будто бы этого Англия требует, а дворовые уши навострили…»

Рязанский вице-губернатор Михаил Евграфович Салтыков, печатавшийся в журналах под именем Н. Щедрина, рассказывал, что в самый день мучениц Феклы и Анны, 20 ноября, собственная приданная девка Феклушка торжественно в общем собрании всей девичьей объявила, что скоро она, Феклушка, с барыней за одним столом сидеть будет, и что неизвестно еще, кто кому на сон грядущий пятки чесать будет, она ли Прасковье Павловне или Прасковья Павловна ей! Бедная Прасковья Павловна тихо смирилась с мыслью, что станет новой мученицей.

Были, однако, иные помещики. Князь Петр Долгоруков (двоюродный брат шефа жандармов) представил записку, в которой доказывал: «Пользование землею, как оно поставлено в рескрипте, мало доставит помещикам вознаграждения, а породит непрестанные, ежедневные столкновения, ссоры, тяжбы, угрозы, которые во многих местах могут довести до пролития крови… Единственное средство сделать эмансипацию мирным и спокойным образом состоит в освобождении крестьян с некоторою частью земли, с немедленным вознаграждением помещиков и с немедленным расторжением всех уз, которые доселе связывали помещиков с крестьянами».

Князю Петру тульский губернатор предложил войти в комитет представителем от правительства, но тот отказался. Болезненно честолюбивый, бесспорно умный и хорошо образованный Долгоруков представлял для себя более завидное поприще. (Еще напишет Герцен в «Колоколе» и о нем, как об одном из тамбовских помещиков, что г-н Д. «гораздо более способен к составлению нового проекта об угнетении негров, чем к тому, чтобы в Тамбовском комитете замолвить доброе слово в пользу крестьян».)

Увы, к огорчению князя Петра, его записку в министерстве внутренних дел присовокупили к запискам того же содержания, представленным графиней Антониной Блудовой, ярославским помещиком Лихачевым, нижегородским помещиком Стремоуховым и десятком других, да и положили в шкафы Крестьянского комитета. Ранее князь редко ругал «стародуров», но тут его недовольство стало обращаться против петербургской бюрократии. Он не был одинок.

Из письма московского барича отцу: «Петербургские реформаторы полагают, что эта реформа начнется и кончится только на нас одних, что милый и интересный класс народа переведет помещиков, а своих благодетелей, то есть высших и низших чиновников, оставит в покое наслаждаться их прекрасными окладами и казенными квартирами. Легко ошибутся, и я вполне убежден, что если буду висеть на фонаре, то параллельно и одновременно с их сиятельствами графом Блудовым, графом Адлербергом и прочими умниками!»

Тем не менее в 45 губерниях Европейской России создавались дворянские комитеты из выборных представителей и назначенных от правительства. Первые, как правило, принадлежали к крепостнической партии, вторые – к освободительной. В Рязанской губернии в числе вторых был Александр Иванович Кошелев.

26 августа 1858 года (в годовщину коронации) в доме губернатора под председательством предводителя рязанского дворянства А.В. Селиванова открылись заседания комитета. Большинство в нем составляли крепостники, а меньшинство – робкие либералы, для которых Кошелев с его идеями освобождения крестьян с наделами был крайним радикалом.

Заметим, что деятельность Рязанского (как и всех других дворянских комитетов) была строго ограничена регламентом, за пределы которого «комитеты из дворян-помещиков могут не входить в суждение о сих важных, но касающихся не местного, а общего в империи устройства предметах». Губернатор имел право прекратить занятия комитета в случае нарушения регламента. Впрочем, работы и так хватало.