Александр II

Толстой не был одинок. Известным сделалось мнение митрополита Филарета: «Предпринимаемому обширному преобразованию радуются люди теоретического прогресса, но многие благонамеренные люди опыта ожидают онаго с недоумением, предусматривая затруднения». В Москве тяжко больной князь Сергей Михайлович Голицын, по слухам, благодарил Бога за близкую смерть накануне «бедствия России».

Тем большей потерей для Александра оказалась внезапная смерть председателя Редакционных комиссий. 6 февраля 1860 года в четыре утра император приехал проститься с умирающим генералом. «Государь, не бойтесь!» – сказал тот.

Ростовцев умер, и тут же все громко заговорили о том, что ранее обсуждали вполголоса: кто будет назначен на его место, ставшее решающим в борьбе за эмансипацию?

При встрече с государем Ланской без колебаний предложил свою кандидатуру, но не встретил согласия. Александр стал уже опытным человеком. Назначение Ланского еще более ожесточило бы противников уступок крестьянам и сплотило всю дворянскую партию. Императору регулярно представлялись выборки из перлюстрированных писем. 11 февраля 1860 года некий Дмитриев писал Николаю Милютину: «…О Вас я слышу часто: Ваше имя на всех устах, с прибавкою всевозможных выражений ненависти со стороны коренных русских помещиков. Я по силе этих выражений догадывался, что в Петербурге дела идут хорошо, и донельзя радовался. Но кажется теперь черные тучи опять собираются, если правда, что Панина назначают на место Ростовцева…» Вот вам мнение дворянства «коренного» и либерального, думайте, ваше величество!

Помимо серьезных проблем, возникали и несерьезные. Александр Николаевич уже не раз слышал, хотя и мягкие, но нередкие жалобы на брата от членов Главного комитета. Это было удивительно. Константин, такой приятный и уступчивый в обращении с людьми, не имевшими права ему противоречить, охотно допускавший в них полную независимость мнений, в столкновениях с лицами, по своему положению имевшими право на противоречие, становился жестким и нетерпимым. Пришлось напомнить Косте, что в данном случае его горячность вредна для дела.

По всему следовало пойти на уступки охранителям, значит – Панин, первый после старика Орлова противник освобождения? Сможет ли граф Панин пойти наперекор императору?… Он был назначен председателем Редакционных комиссий.

Радости крепостников не было предела. «Наша взяла!» – только что не кричали они на площадях столицы. Граф Панин имел репутацию прочную и неколебимую. То был один из столпов старого порядка, богатый землевладелец, назначенный еще Николаем Павловичем министром юстиции, гордый и крутой с низшими, лукавый с равными. Либералы называли его буквоедом и формалистом, одним из коноводов партии «стародуров». Примером его деятельности может служить дело о розгах: Панин не согласился удовлетворить ходатайство Сената о замене малолетнему преступнику ста ударов розгами – пятьюдесятью, указав, что уже заменой плетей розгами чаша милосердия была переполнена.

Члены Редакционных комиссий в немалом своем числе обсудили положение дел и собрались подать в отставку. Великий князь Константин их отговорил, сказав, что тогда Панин и Шувалов насадят в комиссии свою братию и нанесут делу непоправимый вред. И ради дела, как это часто случалось и случается на Руси, порядочные люди смиряли самолюбие.

Высоченный, строго и важно смотря из-под стекол очков, граф Виктор Никитович на следующий день после своего назначения явился в помещение Редакционных комиссий и призвал делопроизводителя.

– Принесите мне секретные дела для ознакомления! – приказал он.

– Ваше высокопревосходительство, у нас нет секретных дел, – недоуменно отвечал Петр Семенов.

Панин задумался. Что никакое государственное учреждение невозможно без секретных дел – в этом он был убежден. Отказ в выдаче таковых означал лишь, что ему не давали на то санкцию. Возможно ли это было? Нет, ибо он оставался министром юстиции и, кроме того, был облечен государем особым доверием. Обдумав сие, граф Виктор Никитович вторично попросил принести ему секретные дела.

Семенов посмотрел на деловито-постное лицо графа и вышел. В соседней комнате он открыл первый же шкаф, достал оттуда с десяток папок, содержавших протоколы обсуждения предложений из центральных губерний, и отнес графу.

И Панин погрузился в изучение «секретных дел».

Петербург же продолжал пребывать в недоумении и огорчении. Великая княгиня Елена Павловна едва дождалась назначенного ей часа и, едва войдя в кабинет племянника, спросила только:

– Почему он? Его убеждения прямо противоречат эмансипации!

Александр устало, но и довольно улыбнулся:

– Вы совсем не знаете графа Панина. У него вовсе нет убеждений, и будет лишь одно желание – угодить мне.

В тот же день вечером император приехал в Михайловский дворец по просьбе Елены Павловны для свидания с Николаем Милютиным. Александр Николаевич в самых лестных выражениях изъявил желание, чтобы Милютин не только не уходил из комиссий, но, напротив, продолжал «помогать в трудах» новому председателю.