Александр II

В «Московских ведомостях» в апреле 1862 года был напечатан рассказ московского мещанина Федота Ларионова: «По разным торговым делам своим езжу я не один раз в год из Москвы в Ростов Ярославской губернии, имея там денежные дела и счеты с тамошним купечеством. Вот и в прошлом году по осени в ноябре месяце был я в Ростове. Грех да беда на кого ни живут, и со мной приключилась беда. Зашел я в трактир напиться чаю и, вышедши из заведения и перейдя только улицу, хватился бумажника. Глядь – а его в кармане-то и нет, а в нем денег было не мало 2 660 рублей, да разные нужные бумаги. Что тут делать! Обронил, должно быть. Я бросился назад. Около входа в трактир стоят булочники с белыми хлебами в корзинках и еще разный народ. „Братцы, голубчики, православные, не поднял ли кто бумажника, вот сейчас обронил!“ Никто не отозвался, ответ один: „Нет, не видали“. Я в трактир, там не выронил ли?

И там тот же ответ! Вот бросился я в полицию, – объявил о своем горе. Говорят: подай объявление. Дело тем кончилось.

Погоревал я, погрустил: жаль трудовых денежек, да делать нечего, видно Бог за грехи наказал: недоброму человеку в руки попали, так тому и быть.

Пришла Ростовская ярмарка, приехал и я опять из Москвы в Ростов в последних числах прошлаго февраля. О потере мной денег многие знали в городе, и вот дошел до меня слух, будто деньги мои найдены булочниками. Не без добрых людей везде, – надоумили меня: ступай, говорят, прямо к городовому судебному следователю, проси его, если что можно, так он все сделает. Прихожу, объяснил все дело. Ну и спасибо: барин молодой, выслушал меня, расспросил подробно да и принялся за дело. Нашелся и тот, кто поднял мой бумажник, и хозяин-булочник, и товарищи работники, которые все промеж себя разделили мои денежки, и все сознались во всем следователю. Да и денег-то больше 1200 рублей серебром отыскал г. следователь и мне отдал. Есть надежда, что и все получу. И все-то это ни копеечки мне не стоит! Нечего греха таить, живу я на свете уже немало времени, думаю про себя: такие дела ведь даром не делаются, надо барина за труды поблагодарить. Да правду сказать, есть за что… Вот и заговорил я об этом и что же? До слез довел меня старика молодой человек: доказал мне простяку, что я и сам не понимаю, что говорю, что он за службу свою получает жалованье от Царя и кроме Его ни от кого вознаграждения за труды свои не принимает, и что предлагать ему это, значит обижать его. Стыдно мне стало. Поклонился я ему низехонько. Остается только Бога молить о его здоровье, да за Царя, давшего нам таких чиновников».

Глава 7. Вилла Бермон

О, этот юг, о, эта Ницца!..О, как их блеск меня тревожит!

Жизнь, как подстреленная птица,Подняться хочет – и не может…Ф.И. Тютчев

1865 год начался бы в семействе Романовых безоблачно, если бы не странное недомогание наследника. Оно было особенно неприятно потому, что случилось после его помолвки с датской принцессой Дагмарой, которую в семье уже называли домашним именем Минни. Очень живая, миловидная, темноглазая прелестница очаровала всех.

2 января в Зимнем был новогодний бал, собравший, как обычно, много гостей, и начавшийся польским. Государь появился час спустя. Придворный оркестр на хорах не умолкал. Государыня по нездоровью сына отсутствовала, и Александр Николаевич один обходил залы и приветливо раскланивался. Внимательный наблюдатель Никитенко увидел в царской улыбке «неизмеримую кротость и доброту», от которой ему сделалось грустно. Впрочем, за роскошным ужином он любовался красавицей Натальей Александровной Дубельт, дочерью Пушкина, слушал рассказы-старичка генерала К.Л. Монтрезора о войне 1812 года, и мимолетное впечатление о царской грусти забылось. Он не знал (это тщательно скрывалось при дворе) о резком ухудшении здоровья великого князя Николая.

Младший брат наследника великий князь Владимир писал матери: