Александр II

«Царское Село. 12 ноября 1872.

Благодарю Тебя от всей души, душка Ma, за Твое доброе, хорошее письмо. Ты знаешь, как я дорого ценю Твое слово и как я люблю Тебя всеми силами моей души. Когда в Ливадии все надежды на будущее счастье, надежды, которые стали для меня столь дорогими, так неожиданно уничтожились (мальчишки влюблялись один за другим, и все неудачно. – Авт.), я понял, что лучшего друга, лучшей опоры в этой жизни нет у меня. Прости меня, что я может быть так поздно пришел к этому сознанию; но случившееся со мною было первым настоящим горем в моей жизни, а в горе гораздо больше, нежели в радости, узнаешь тех, которые тебя искренно любят. А кто же меня больше любит на сем свете, нежели Ты, душка Ma? Конечно, Ты, одна Ты, больше никто. И если жизнь успела многое во мне испортить, то верь мне, Мама, Ты не ошибешься, сердце мое осталось нетронутым и всегда готово откликнуться на все хорошее, на все доброе…

До скорого свидания, душка Ma!

Твой Владимир».

3

На одну из охот в феврале 1875 года император пригласил приехавшего из Берлина со специальной миссией Йозефа фон Радовица. Было нечто странное в направлении в Петербург вместо заболевшего посла (который по донесению нашего посланника Убри почти выздоровел) вчерашнего посланника в Афинах. Однако Радовиц был близок к канцлеру Бисмарку, направление его со специальной миссией, очевидно, было продуманным шагом германского «вице-императора».

Радовиц подстрелил двух куропаток, выпил изрядное количество спиртного под блины и дичь и без устали расточал любезности в адрес царя. О делах, естественно, не говорили, но кое-какие догадки у Александра Николаевича возникли.

В начале 1870-х годов, по мере того как Франция оправлялась от военного разгрома и восстанавливала армию, в Берлине созревало намерение опередить своего противника и новым ударом добить Францию, захватить Люксембург и получить еще 10 миллиардов контрибуции. «Ни одно правительство не будет таким глупым, – писал Бисмарк германскому послу в Париже, – чтобы предоставить противнику выбор времени для начала войны и ждать момента, который покажется удобным для врага, раз оно вопреки своему желанию вынуждено считать войну неизбежной. Германский деловой мир требует ясного политического горизонта. Он еще перед войной 1870 года не раз высказывался за то, что начало войны для него менее пагубно, чем без конца продолжающаяся угроза ее возникновения».

Русский посол в Берлине Петр Убри сообщал в Петербург о «чувстве ненависти», которым Бисмарк руководствуется в отношениях с Францией. Обсуждение возникшей опасности французской стороной использовалось Берлином в качестве доказательства «агрессивных намерений» Парижа. В апреле 1874 года рейхстаг принял военный закон, увеличивавший ассигнования на нужды армии. Бисмарк без обиняков заявил русскому послу, что он взял себе за правило всегда и везде систематически противодействовать французской политике.

Но канцлер боялся России. Боялся антигерманской коалиции, войны на два фронта, стойкости русского солдата и неисчерпаемости природных ресурсов гигантской империи. Для устранения этих страхов и был послан фон Радовиц. Позднее Бисмарк изображал его миссию как нечто формально-малозначимое, но дело было далеко не так.

Горчакову посланник Бисмарка заявил, что приехал с целью «еще более выявить теплую дружбу наших дворов». Государю объявил, что его задача – установить путем обмена мнениями «единство политической линии России и Германии».

Александр Николаевич выразил радость по поводу согласия, существующего между двумя императорскими домами, и заявил о своем намерении поддерживать в Европе status quo.

– А на Востоке? – тут же уточнил фон Радовиц.

– На Востоке также.