Александр II

У далеко забежавшего вперед Гурко не было сил, достаточных для продвижения вперед, где в Забалканье его ожидали основные силы турецкой армии. Вскоре в Стару Загору подошел переброшенный из Албании двадцатитысячный корпус Сулейман-паши и потеснил русские войска. Передовой отряд отошел к Шипке.

В это время Западный отряд легко овладел Никополем, но не успел занять Плевну, куда прорвался на помощь пятнадцатитысячный корпус Осман-паши. Первый штурм Плевны 8 июля был плохо подготовлен. Русские войска были вынуждены перейти к обороне.

Находившийся при штабе наследника художник Поленов, пользуясь затишьем, взялся за небольшое полотно маслом, где изобразил самого великого князя Александра Александровича, генералов его штаба, роты, идущие походом, санитарный отряд. Несколько папок он заполнил рисунками и акварелями, с жадностью перенося на бумагу арбы с лежащими ранеными; деревеньки с крытыми соломой низкими хатами, разбросанными по холмам; фигуры болгар в круглых шапочках, в шароварах, белых рубахах и коротких куртках, не доходивших до широкого матерчатого пояса. Преодолевая тошноту, зарисовал отрубленные турками головы болгар на кольях деревенского забора.

3

Александр Николаевич не сразу осознал значение неудачи под Плевной. Постепенно из донесений и рассказов очевидцев картина вырисовывалась. Второй приступ Плевны 18 июля обернулся кровавым разгромом двух наших корпусов генералов Криднера и Шаховского. То было даже не отступление, а паническое, беспорядочное бегство, удержать которое оказалось невозможным. Не прикрой младший Скобелев с одним батальоном и казаками отступавших, было бы полное истребление русских войск. У нас же при словах «турки наступают» начиналось паническое бегство. Бросали даже раненых.

Палило солнце. Жара и пыль были чудовищные. Всем хотелось пить. Обозы с продовольствием застряли, офицеры и солдаты голодали.

О том, что видел собственными глазами, рассказал государю художник Верещагин. Он, правда, не осмелился высказать свой вывод, а занес его в дневник: «И в военном деле генерал-артист встречается реже, чем генерал-ремесленник». Но если бы хотя ремесленники, добросовестно знающие дело, стояли во главе армии!

22 августа Милютин имел продолжительный и откровенный разговор с главнокомандующим и его начальником штаба по поводу бездействия и беспечности командования. Великий князь не отрицал справедливости упреков, но отговаривался, что «трудно сделать все, как было бы желательно».

– Так не следует и предпринимать дела, если не можешь или не умеешь исполнить его! – в сердцах вырвалось у Милютина.

Непокойчицкий перевел разговор на предполагаемый осенью поход за Балканы. На вопросы военного министра о диспозиции, о санитарных обозах, о теплой одежде и запасах провианта, великий князь сознался, что до сих пор ничего не сделано.

– И все же этот поход необходим! – упрямо заключил он.

– Стало быть, – глядя в глаза Николаю Николаевичу, спросил Милютин, – ваше высочество, если и будете сознавать, что погубите всю армию за Балканами – все-таки пойдете?

– Зачем же так драматизировать, генерал… – уклончиво ответил великий князь, и тем разговор закончился.

Для государя старались создать подобающие условия, но на войне как на войне, и подчас приходилось ему ночевать в грязных крестьянских избах, питаться скудно и нерегулярно. Тем не менее в свои шестьдесят лет чувствовал он себя бодро и с готовностью переносил тяготы. Смелость и тут ему не изменяла.

Не раз случалось, под Плевной ночью будили государя известием о турках:

– Прорыв!.. Наступают!.. Большие силы!

Всякий раз в сопровождении казачьего конвоя он отправлялся посмотреть, и всякий раз оказывалось, что турки уже остановлены. Его присутствие действовало на солдат воодушевляюще. Сказав несколько ободряющих слов, он отправлялся к себе и досыпал остаток ночи прерывистым, неспокойным сном.

Граф Адлерберг не раз наедине заговаривал с ним о неуместности пребывания вблизи войск передовой линии, не вызываемого необходимостью. Александр Николаевич наконец рассердился.

– Знаешь, оставь это! Я намереваюсь принять личное участие в бою.

– Да это вообще ни на что не похоже, – со спокойной рассудительностью отвечал граф. – Какая будет от этого польза? А вред очевиден: можно ли подвергать риску случайности личность императора всея Руси! Да это просто…

– Можешь идти!