Александр Невский. Сборник

Генуэзцы переглянулись в ужасе. Страх крестовых походов, натянутые отношения к католикам в Орде им были хорошо известны. В Орде был католический епископ, Орда не препятствовала никому переходить в католичество, — но всё это до тех пор, пока папа не скажет лишнего слова, не станет делать приготовлений к крестовому походу против мусульман.

   — Это Юрий с москвичами наплёл, — сказал Михаил, — никаких у меня тайных помыслов не было, да и невыгодно мне было менять власть царя на власть рыцарей немецких. Узбек не то что не теснит нашей веры, а дал ещё милостивый ярлык митрополиту нашему Петру-владыке. Мы должны Бога молить за Узбека!

В толпе татар пронёсся ропот одобрения... Кавгадый растерялся.

   — Сколько ты должен в Орде?

   — Пятьсот тридцать рублей серебра, — ответил Михаил.

   — Ну, а если тебя... казнят? — спросил Кавгадый. — Чем ты купцов бедных удовлетворишь?

Михаил взглянул на купцов.

   —  Купцы верили моему слову, — сказал он. — Велит меня царь Узбек казнить, пусть хотя за мою душу помолятся, а долг мой с лихвой дети мои заплатят.

Купцам стало неловко.

   — Полно, князь, — заголосили они по-русски и по-татарски, — Бог с тобою! Ничего не надо!

Кавгадый не знал, что делать.

   —  Вы бы с него, — сказал он сторожам, — колодку сняли, зачем держать его в колодке!

Сторожа стали снимать колодку.

   — Видишь, Михаил, — продолжал Кавгадый, пощипывая бороду, — я хочу, чтоб ты повеселился немного перед смертью, попомнил своё прежнее житье. Умыть его! — крикнул он. — Принести его княжеское платье! Стул и стол подать! Принести вина, жареной баранины, хлеба, винограду, что там ещё найдётся! Да живо!

Через десять минут Кавгадыевы слуги натаскали всего, даже с избытком.

Михаила умыли, надели на него парчовую тунику, накинули на плечи алую княжескую мантию, опушённую горностаем, на голову княжеский венец возложили, посадили на стул и придвинули к нему стол со всякими яствами.

Долго Кавгадый и его свита издевались над облачённым в княжеский убор Михаилом, просили его покушать, жалели притворно сетовали, что ему последний раз приходится являться во всём величии... Наконец опять его разоблачили, опять надели колодку, Кавгадый встал.

   — Уведите его, — приказал он и с досадой выругался.

Михаил, собрав последние силы, пошёл твёрдым шагом к своему шатру. Из глаз его лились слёзы. Богатырская натура не выдержала.

IV. СМЕРТЬ МИХАИЛА

Утро 22 ноября 1319 года было ясное и немного морозное.

Измученный неизвестностью, Михаил спал в своём шатре. Сторожа-татары сидели около него и за шатром.

Саженях в двух от шатра на маленьких скамеечках сидели бояре Пётр Михайлович Кусок и Меньшук Акинфеевич.

   —  Батюшки мои, — говорил Меньшук, — страшно даже подумать, сколько времени мы в этой Орде поганой томимся!..

   — Кабы знать, что этот Кавгадый такая собака, давным-давно своими руками пустил бы я его в Волгу.

   — Эх, — махнул рукой Кусок. — Кавгадый ни при чём в этом деле — это вот они все, аспиды московские! Бояре Юрия Даниловича из шатра в шатёр шныряют... Дали себе слово сжить господина Михаила Ярославича со света.

   — Ух, Юрий Данилович, — сказал боярин Орехов, подходя к ним, — тяжело тебе икнётся на том свете за честь за нашу тверскую! По всей Святорусской земле пойдёт слава о бесславии твоём.

   — Что нам добра в том, — сказал Меньшук, — пойдёт она или нет?! Беда в том, что мы, тверские бояре, опозорены! Князю позор — боярам позор!

   — Князь проснулся, — сказал отрок, подходя к боярам, — помолился Богу и Псалтырь читает.

В числе свиты княжеской бывали обыкновенно священники с походными церквами, так что русские в Орде всегда могли присутствовать при богослужении. У Михаила Ярославича служба совершалась в шатре. С ним приехал в Орду его духовник, Марк-игумен, да два попа-инока, да два мирских попа с дьяконом.

Бояре, заплативши сторожам, забрались в княжеский шатёр. Игумен Марк стоял за наскоро сделанным аналоем, покрытым простым ручником. Ослабевший князь при помощи бояр поднялся и, придерживаясь рукой за столб, стоял и слушал чтение и пение.

   — «Слава в вышних Богу и на земле мир!» — провозглашал Марк. Князь перекрестился. Медленно, внятно раздавался голос Марка, невесело подтягивали белые и чёрные попы с дьяконом; грустно молилась небольшая кучка тверичей. Всё что-то тяжёлое, мертвящее носилось в воздухе.

Духовенство отслужило заутреню, часы.

Вдруг Михаил велел читать правило причащения.

   — Господине, великий княже, — заговорили бояре, — да что ты? Бог милостив!

   — Бог, знаю, милостив, — отвечал князь. — Три раза ночью было мне откровение, что мне сегодня конец. Помяните меня, отцы и братия, во святых молитвах ваших. Читай правило, отче.

Игумен Марк махнул рукой окружающим и стал читать правило.

Исповедь продолжалась недолго...

Затем великий князь спросил Константина.