Александр Первый

Тем не менее генерал-адъютант граф Чернышев в тот же день, 30 августа, повез Кутузову приказ Александра совершенно истребить полчища Наполеона, дабы "без поражения вконец и совершенного истребления из пределов наших отступить не могли". Согласно привезенным Чернышевым указаниям, эта цель должна была быть достигнута действиями Кутузова с фронта, а Чичагова и Витгенштейна — с тыла французской армии. Каждому русскому корпусу предписывались точные сроки и маршруты движения.

В Петербурге потянулись дни томительного ожидания. Только 7 сентября Александр получил краткое известие от Ростопчина о том, что Кутузов, обманув его, оставил Москву. На следующий день пришло донесение самого фельдмаршала.

Донесение Кутузова привез полковник граф Александр Францевич Мишо де Боретур, пьемонтский эмигрант на русской службе, пользовавшийся доверием государя. Он был немедленно препровожден к царю. Взглянув на скорбное лицо курьера, Александр спросил:

— Вы, вероятно, привезли печальные вести, полковник?

— К несчастью, государь, весьма печальные: Москва нами оставлена.

— Как! Разве мы проиграли сражение или мою древнюю столицу отдали без боя?

— Государь, — ответствовал Мишо, — окрестности Москвы не представили, к сожалению, выгодной позиции для сражения со слабейшими против неприятеля силами, и потому фельдмаршал Кутузов был уверен, что избрал спасительную меру, сохранив вашему величеству армию, гибель которой не могла бы спасти Москвы, но имела бы самые пагубные последствия. Теперь же армия, получив все назначенные вашим величеством подкрепления, которые я всюду встречал по дороге, будет иметь возможность начать наступательные действия и заставить раскаяться неприятеля, дерзнувшего проникнуть в сердце вашей империи.

— Вступил ли неприятель в Москву? — спросил Александр.

— Да, государь, и в эту минуту она уже превращена в пепел. Я оставил ее объятую пламенем.

Слезы показались на глазах Александра.

— Боже мой, сколько несчастий! — воскликнул он. — Какие печальные вести вы мне сообщаете, полковник!

— Не огорчайтесь сильно, государь, армия вашего величества ежедневно умножается.

Царь промокнул платком глаза и глубоко вздохнул.

— По всему вижу я, что Провидение ожидает от нас великих жертв, в особенности же от меня, и я готов покориться Его воле. Но скажите мне, Мишо, в каком настроении оставили вы армию, когда она узнала, что моя древняя столица оставлена без выстрела? Не подействовало ли это на дух войск? Не заметили ли вы в солдатах упадка мужества?

Испросив разрешение говорить откровенно, Мишо сказал:

— Государь, сердце мое обливается кровью, но я должен признаться, что оставил армию — начиная от главнокомандующего и до последнего солдата — в неописанном страхе…

— Что вы говорите, Мишо! — ужаснулся Александр. — Отчего происходит этот страх? Неужели мои русские сокрушены несчастьем?

— О нет, государь, — продолжил лукавый пьемонтец, довольный тем, что его нехитрый словесный маневр удался, — они только боятся, чтобы ваше величество, по доброте вашего сердца, не заключили мира. Сами они горят желанием сразиться и доказать вам свою храбрость и преданность.

— Полковник, вы облегчили мое сердце! — ожившим голосом сказал Александр, ударив Мишо по плечу. — Вы успокоили меня. Возвращайтесь же в армию, скажите нашим храбрецам, скажите моим верноподданным всюду, где вы будете проезжать, что если у меня не останется ни одного солдата, то я сам стану во главе любезного мне дворянства и добрых моих крестьян, буду сам предводительствовать ими и пожертвую всеми средствами моей империи. Россия предоставляет мне более ресурсов, чем полагает неприятель. Но если Божественным Промыслом предназначено роду моему не царствовать более на престоле моих предков, то, испытав все средства, которые будут в моей власти, я отращу себе бороду до сих пор, — он указал рукой на грудь, — и лучше соглашусь питаться хлебом в недрах Сибири, нежели подписать позор моего отечества и дорогих моих подданных, жертвы коих умею ценить! Провидение испытывает нас, будем надеяться, что оно нас не оставит.

Он в волнении зашагал по комнате, лицо его пламенело.

— Полковник Мишо, — вдруг сказал он, остановясь, — запомните то, что я теперь скажу вам: Наполеон или я, он или я — но вместе мы царствовать не можем. Я узнал его, он более меня не обманет.

Письмо Наполеона от 8 сентября, в котором французский император отклонял от себя ответственность за сожжение Москвы, было оставлено без ответа. В то же время Александр поспешил заверить своих союзников, что война продолжается.

Александр — Бернадоту, 19 сентября:

"Потеря Москвы дает мне случай представить Европе величайшее доказательство моей настойчивости продолжать войну против ее угнетателя. После этой раны все прочие ничтожны. Ныне более чем когда-либо я и народ, во главе которого я имею честь находиться, решились стоять твердо и скорее погрести себя под развалинами империи, нежели примириться с Аттилою новейших времен".