Александр Солженицын. Гений первого плевка

Мне кажется, что и у Валентина Распутина тоже появились признаки этой тяжелой профессиональной болезни. Нет, еще не глухоты, но уже некоторой тугоухости. Первый раз я подумал об этом еще в тот день, когда на Съезде народных депутатов СССР он с трибуны сказал: «А не выйти ли России из состава Союза?..» Я обомлел… Неужели человек не знает, что ведь поистине «в начале было Слово», неужели неведома ему мистическая сакраментальная природа языка, его волшебная сила?.. Есть же слова, которые просто нельзя произносить, уж тем более на всю страну. Этого не понимают иные труженики пера, готовые до бесконечности мурыжить, например, гнусную байку насчет баварского пива, но мастер-то должен знать, что «Солнце останавливали словом, / Словом разрушали города…» И в разрушении нашей Родины черное слово сыграло огромную роль…

Но вот дальше — цитата из Евангелия от Матфея. Хоть это ныне и замусолено, но — как возразишь? Скажут — сталинист. Лучше напомним, что такое цитирование тоже, как и высокий штиль праздничной речи, кое к чему обязывает. Оратор сказал: «В мрачные времена безбожия литература в помощь гонимой церкви теплила в народе свет упования небесного… Из книг звучали заповеди Христовы, и ликовала от восторга читательская душа: Он есмь…» То есть жив Христос. Прекрасно! Однако почему же «есмь»? Ведь это первое лицо единственного числа: аз есмь. А дальше-то: еси… естмы… есте… суть. Конечно, всем знать это вовсе не обязательно, но если ты употребляешь такие слова в помощь гонимой церкви, то должен за это отвечать… Божье милосердие безгранично, но все же не напоминает ли «Он есмь» отчасти солженицынскую «охлябль»?

И ведь до чего это характерно ныне! Нахватаются библейско-церковных словечек «окормлять», «нестроения», «Голгофа» и ликуют: «Возрождается святая Русь!..» А часто и не понимают слова эти, как и где можно употреблять их…

Да, подобные речения требуют деликатности, ибо, как сказал Ярослав Смеляков: «Владыки и те исчезали/ Мгновенно и — наверняка, / Когда невзначай посягали/ На русскую суть языка…»

Вот Осип Мандельштам. Уж, казалось бы, эрудит — дальше некуда, аж под завязку. Но вот что писал в своих «Стансах»: «Я должен жить, дыша и большевея, / Работать речь, не слушаясь, сам-друг…»

Сам-друг значит вдвоем, а ведь поэт хотел здесь сказать «один», никого не слушаясь, совершенно самостоятельно.

У Блока же в Куликовском цикле читаем: «Мы, сам-друг,над степью в полночь стали…»

Сам-перст, сам-друг, сам-третей, сам-четвёрт… Один, вдвоем, втроем, вчетвером… И опять повторю: сейчас необязательно всем это знать. Но Блок знал. В чем же дело? Да только в том, что молоко у матери Блока было совсем другое, чем у матери Мандельштама…

Но, к слову сказать, при всей непохожести двух поэтов невозможно представить ни того, ни другого получающим премию в долларах, заработанных на том берегу клеветой на Россию.

XXI . БЕЗ БОРОДЫ

Вначале книги я уже упоминал, что в октябре 1979 года мне довелось побывать в ФРГ. Небольшая писательская делегация, в которую я входил, была приглашена на Международную книжную ярмарку во Франкфурте-на-Майне. А потом мы посетили несколько западногерманских городов: Майнц, Аугсбург, Мюнхен. Мне, кроме того, — что и было главной целью всей моей поездки — посчастливилось побывать еще и в Вуппертале, на родине Энгельса, посетить там его музей: в ту пору я писал книгу о нем.

По всегдашнему своему обыкновению почти все дни пребывания в ФРГя вел дневниковые записи. Они довольно кратки и фрагментарны, т.к. мы все время торопились что-то посетить, увидеть, узнать — то музей Гете, то картинную галерею, то еще не осмотренные павильоны той самой книжной ярмарки — и в гостиницу возвращались вечером уже, что называется, без ног. Обычная картина таких поездок за границу. Но тем не менее эти записи помогают мне многое вспомнить из тех дней.

Я листаю страницы, несколько раз на них упоминается мой нынешний герой. Вот запись от 18 октября: «Франкфурт. Hotel Hessische Hof. 10.30. Вчера с B.C.[50] и Евой[51] ездили в Майнц. Посетили музей Гутенберга, где стоит его станок, он работает каждый час или полчаса. Осмотрели собор. Побродили по магазинам. Я купил за 39 марок роскошный коффер (…)

Вечером (уже во Франкфурте) пошли с B.C. побродить, зашли на вокзал, попали в кино — на сексфильм. Чисто учебного характера. Три супружеские пары приходят к почтенному седовласому врачу-сексологу, он читает им элементарную лекцию: Vorspiel, Plato, Orgasm, Nachspiel и т.п. И все это иллюстрируется на экране. В зале человек на 200 — 250 сидели 12 — 13 человек.

Перед этим заходили в книжный магазин. Я спросил книги русских писателей. Девушка сразу подала три голубых в мягкой обложке тома «Архипелага», цена 88 марок. Вышли, кажется, в Гамбурге в мае 78-го».